Пьетро Градениго

49-й венецианский дож Пьетро Градениго знаменит политическими реформами: в 1297 г. осуществил реформирование Большого Совета (он был расширен, но в него могли входить только представители венецианской знати, чьи фамилии были прописаны в Золотой Книге); после заговора Бьямонте Тьеполо в 1310 г. учредил Совет Десяти.

Согласно венецианской исторической традиции, Градениго были одной из двадцати четырех семей, основавших в VIII веке венецианский дукат (Догадо). По преданию, предки семьи Градениго пришли из Трансильвании. Согласно другой легенде, они происходили из Равенны, поселились в Аквилее, участвовали в основании Градо, откуда пошло родовое имя Гратико, позже превратившееся в Градениго. Согласно традиции, от одного с ними корня происходит другая знаменитая патрицианская семья — Дольфин.

В августе 1311 г., когда умер Пьетро Градениго, в Венеции преобладало чувство всеобщего облегчения. Во время правления 49-го венецианского дожа произошло Serrata del Maggior Consiglio – ограничение членства в Большом совете, куда теперь могли быть избраны только представители тех семей, которые уже состояли в этом совете. Это способствовало установлению олигархии в Республике.

Градениго был женат на Томмазине Морозини, близкой родственнице королевы Венгрии. У них было двое сыновей и пять дочерей.

После смерти Джованни Дандоло на вакантное место был избран тридцативосьмилетний Пьетро Градениго.

Семья нового дожа, как и Дандоло, принадлежала к сословию купцов-нуворишей. Судя по его несколько насмешливому прозвищу — Пьераццо, народ ему не доверял, и последующие его действия доказали, что они были правы. Однако после отклонения народной кандидатуры альтернативы уже не было. Все, без сомнения, заметили, что официальная делегация, посланная в Каподистрию — где Градениго служил подестой, — включала представителя от семьи Тьеполо. Новость об избрании дожа венецианцы встретили молчанием, а потом нехотя приняли его в качестве нового правителя.

Выборы нового дожа не принесли Венеции немедленного улучшения. Особенно серьезной была ситуация в Леванте. Султан Египта, аль-Ашраф Халил, собирал армию для окончательного разгрома последних крестоносцев. Триполи пал в 1289 г., всего за несколько месяцев до избрания Градениго. Оставалась только Акра да несколько независимых городов на побережье. В течение столетия Акра являлась столицей христианского Востока, убежищем для свергнутых королей Иерусалима, принцев Галилеи, Антиохии и других монархов более мелкого калибра, которые, как пишет немецкий хронист того времени Герман Корнер, расхаживали в золотых коронах по узким улочкам города. Венеция, Пиза, Амальфи и — до последней эвикции — Генуя имели в ней собственные районы, однако венецианская колония была значительно больше остальных. К тому моменту Акра была главным перевалочным пунктом торговли с Центральной Азией и за ее пределами.

Когда в пятницу 18 мая 1291 г. мамелюки штурмом взяли Акру и уничтожили почти всех ее обитателей, на Венецию обрушился удар посильнее, чем на ее коммерческих соперников, С уничтожением Заморья Венеция одновременно потеряла не только самые ценные рынки, но и значительную часть складов для караванов, идущих на Восток. После падения Акры более мелкие христианские города потеряли надежду выстоять и быстро последовали за ней. Несмотря на энергичные попытки папы затеять новый крестовый поход и на угрозы любому христианскому государству, осмелившемуся иметь дело с неверными, Венеция почти немедленно вступила в переговоры с султаном, и впоследствии он предоставил ей очень выгодные условия. Однако в ближайшем будущем ее торговле в Центральной Азии угрожала серьезная опасность. Все теперь зависело от северного пути через черноморские порты и Крым, и это снова столкнуло Венецию с ее старым врагом — Генуей.

Почти половину XIII века на берегах Черного моря было неспокойно, и это мешало торговле. Западные купцы обычно разгружались в Константинополе, но с 1242 г. в западных степях появились монголы, и торговле пришлось совсем плохо. После возвращения Константинополя Михаил Палеолог предоставил генуэзцам исключительные права на черноморскую торговлю, и, хотя через семь лет он позволил венецианцам вернуться, Генуя, с ее растущими факториями в Галате на Босфоре, все еще доминировала в этом регионе. Под ее влиянием Трапезунд вытеснил Египет и Левант (там быстро исчезали последние государства крестоносцев) и сам стал перевалочным пунктом для индийских караванов с пряностями. Крымская Каффа (современная Феодосия) выращивала зерно, добывала соль, ловила рыбу, а также продавала меха и рабов из Новгородской земли. Так у венецианцев появился грозный противник.

В 1270 г. две республики вынужденно подписали договор о перемирии, затем дважды его продлевали, но в 1291 г., перед падением Акры, прервали его действие. На этот раз о продлении не могло быть и речи, Генуя намеревалась сохранить свой контроль, а Венеция так же решительно не хотела ей этого позволить. Ни одна из сторон не торопились объявлять войну. Приготовления продолжались три года. Венеция вступила в союз с Пизой, составила список здоровых горожан от семнадцати и до шестидесяти лет — их предупредили быть готовыми для немедленного выступления — и обратилась к самым богатым семействам города с просьбой о финансировании и подготовке одной, двух или даже трех галер.

4 октября 1294 г. флот вышел в поход. На северо-востоке Средиземного моря, возле Александретты, произошла катастрофа. Генуэзцы, пребывая в меньшинстве, выбрали необычную тактику: принайтовили друг к другу все свои корабли, так чтобы получилась огромная плавучая платформа. Их не смущало почти полное отсутствие маневренности, потому что они резко уменьшили боевое пространство своему противнику, а сами могли свободно переходить с одного судна на другое и сосредоточивать силы там, где в данный момент того требовала ситуация. Венецианский адмирал Марко Баседжо допустил кардинальную ошибку: недооценил противника. Отказавшись от брандеров, предпринял прямую атаку, но генуэзская «платформа» не разломалась, и в битве, которая затем последовала, венецианцы потеряли двадцать пять галер из шестидесяти восьми, а также многих лучших людей, в том числе и самого Баседжо.

Генуя не замедлила воспользоваться своим преимуществом. Ее флот атаковал Крит, сжег и разграбил Канею, затем, в 1295 г., хитроумно увел эскорт галер и уничтожил венецианскую эскадру, которая со времен падения Акры вместе с генуэзцами в Галате эффективно блокировала Босфор. Теперь венецианцы вынуждены были разгружаться в маленьких портах на южном побережье Малой Азии, на пол-пути к Модоне.

Следующий год принес еще более серьезные новости, на этот раз из Константинополя. В городе снова вспыхнуло противостояние между республикой Сан-Марко и генуэзцами, и в ходе боев погибло много венецианцев. Те, кому удалось спастись, включая и байло, были немедленно арестованы и заключены в тюрьму императором Андроником II, сыном Михаила, который унаследовал от отца способность переходить на сторону победителя.

Последнее поражение, похоже, вывело Венецию из летаргического сна. Был быстро собран флот из сорока судов под командой адмирала Морозини по прозвищу Малабранка (что означает «Злой коготь»). Быстро пройдя Дарданеллы, сжигая на своем пути каждый греческий и генуэзский корабль, венецианский флот напал на Галату и разрушил ее. Затем бросил якорь под стенами Влахернского дворца и уничтожил галеру императора, стоявшую на берегу. Только после того как Андроник заплатил огромную компенсацию за понесенные убытки, флот вернулся в лагуну с большим количеством генуэзских пленников. Примерно в то же время еще одна венецианская флотилия под командованием Джованни Соранцо прорвала генуэзскую блокаду в Босфоре, вошла в Черное море, захватила Каффу и выдержала яростную атаку татар, пока наступление зимы не заставило венецианцев удалиться.

Война длилась еще три года. Два флота встречались в Центральном Средиземноморье, в пространстве от Сицилии до Кипра. В 1298 г. венецианцы потерпели еще одно сокрушительное поражение от генуэзцев у далматского побережья возле Курзолы. Генуэзцы снова были в меньшинстве, но им благоприятствовал ветер. Командовал ими Ламба Дориа, один из самых блестящих адмиралов своего времени. Венецианские корабли были окружены и так прижаты друг к другу, что огонь быстро переходил с одного судна на другое. Команды из Кьоджи сражались героически, но, когда битва была окончена, из девяноста пяти венецианских кораблей шестьдесят пять было захвачено или потоплено. Девять тысяч человек убиты или ранены, а еще пять тысяч попали в плен к генуэзцам. Венецианский адмирал Андреа Дандоло покончил с собой: разбил голову о мачту. Другой человек, более удачливый и благоразумный, провел год в генуэзской тюрьме, диктуя сокамернику отчет о своих путешествиях на Восток. Эта работа прославилась и стала известна как «Книга о разнообразии мира» Марко Поло.

После Курзолы война между Венецией и Генуей вошла в конечную фазу. Крупные схватки закончились, Генуэзцы напали на Маламокко. В ответ венецианец Доменико Скьяво, за год или два до этого отличившийся при нападении на Каффу, проник во внутреннюю гавань Генуи с тремя галерами и перед уходом, в качестве последнего оскорбления, отчеканил несколько венецианских монет. Впрочем, обе стороны, как никогда, были готовы к заключению мира. Если подводить итоги, то венецианцы, без сомнения, избежали худшего. Их репутация в Средиземноморье и за его пределами выдержала тяжелый удар, и их самоуважение сильно пострадало. И Генуе, несмотря на великолепные победы, тоже не поздоровилось. Хотя ее престиж еще никогда не был столь высок, общие потери не намного уступали венецианским, а ресурсов для поправки положения почти не было. Венецианцы же, какими бы усталыми ни были, даже сейчас готовили еще один флот из ста кораблей и набирали наемников-каталонцев на место своих погибших гребцов.

Мирный договор был подписан в мае 1299 года. В качестве третьей стороны выступил Маттео Висконти, недавно пришедший к власти в Милане. Договор не унизил ни одну из сторон, поскольку речь не шла о победившем и побежденном. Тем не менее, условия мира были необычными — и это указывает на размытость различий между морским сражением государственного флота и обыкновенным пиратством. Обе стороны посчитали недостаточным заявить о взаимном ненападении. Каждый венецианский капитан обязан был лично поклясться в том, что не станет атаковать любое генуэзское судно, и наоборот. Генуэзцам, однако, разрешено было обратиться за защитой к любой крепости греческой империи в случае атаки венецианцев. В любой войне между Генуей и Пизой венецианцам не разрешалось вступать в союз с Корсикой, Сардинией или иным районом Лигурийского побережья между Чивитавеккией и Ниццей, исключая саму Геную. Таким же образом, в случае военных действий в Адриатике генуэзцы обязаны были обходить все порты, кроме Венеции. Договор должен был быть заверен не только обеими заинтересованными сторонами, но также Падуей и Вероной со стороны Венеции и Асти и Тортоной со стороны Генуи.

Ссылка на греческую империю доказывает, что ссора Венеции с Андроником Палеологом была все еще не разрешена. Пройдет еще три года, совершится еще один карательный поход в Константинополь и показательная порка греческих пленных на палубах венецианских кораблей под стенами Влахернского дворца, прежде чем император вынужден будет согласиться на условия венецианцев. К тому моменту Венеция радикально переменится.

На вершине политической пирамиды власть дожа медленно пошла на убыль. Процесс начался в 1032 г., при Доменико Флабьянико, при котором положили конец практике назначения дожем чиновников и преемников. К нему приставили советников и pregadi. После убийства Витале Микеле в 1172 г. появился Большой совет, и, как доказала клятва дожа, этим дело не кончилось. В основании той же пирамиды простые венецианцы потеряли, как мы уже увидели, свое влияние на политическую жизнь и в 1289 г. не сумели его вернуть. На первое место вышел Большой совет. Членство в нем было первой ступенью к политической власти. Без больших денег или семейных связей вступить в него было почти невозможно. С самого начала совет стал самоизбираемым. С годами он неизбежно превратился в закрытое общество. В 1293 г. он состоял из десяти Фоскарини, одиннадцати Морозини и не менее восемнадцати Контарини. Теоретически, и до некоторой степени на практике двери его были открыты. В последние годы XIII века Пьетро Градениго закрыл эти двери навсегда.

Еще в 1286 г., при правлении Джованни Дандоло, было предложено ограничиться избранием тех, чьи отцы либо родственники по отцовской линии были когда-то членами совета. Это предложение было отвергнуто большинством, включая и самого Дандоло. Десять лет спустя Градениго снова поднял этот вопрос, и результат был тот же. Однако молодой дож (ему было сорок пять лет) был известен энергией и решительностью, и в последний день февраля 1297 года предложение рассмотрели и одобрили. Отныне члены совета должны были избираться Советом сорока. Преимущество получали те, кто заседал в совете в течение последних четырех лет. Им требовалось получить не менее двенадцати голосов до Михайлова дня (обычное время выборов) 1298 года. Когда это время наступило, нововведение пролонгировали до следующего года. В 1299 г. проект переработали и сделали законом Венеции.

Для тех, кого эти условия оставили за бортом, осталась одна лазейка. С согласия и одобрения дожа и его советников трое выборщиков, исполнявших обязанности всего один год, представляли имена кандидатов, ранее не обладавших правами. Теоретически эта оговорка открывала двери в совет. На самом деле есть причина подозревать, что хитрый дож пытался таким образом обмануть оппозицию. Пользуясь правом вето в отношении ко всем новым именам, он такую возможность дезавуировал. В последующие годы дож ясно дал понять выборщикам, что на практике такое право осуществлялось в пользу тех, кто заседал в совете ранее, либо тех, кто мог доказать, что их родственник по отцовской линии был когда-то членом совета.

Эти меры не поспособствовали уменьшению численности членов совета. Напротив, чем больше венецианцы старались доказать свое право на избрание, тем быстрее возрастало количество его членов. В то время как в 1296 г. в нем состояло только 210 членов, к 1311 г. их стало уже 1017, а к 1340-му — 1212. Естественно, не все они заседали одновременно. Венеция была маленькой, а ее аппетиты — огромными. Значительная часть аристократии находилась за границей на дипломатической службе, либо занималась коммерцией. Тем не менее, к 1301 году зал заседаний стал слишком тесен, и его перенесли в другое место, на восточную сторону здания. В глазах ответственных людей новый закон послужил не столько ограничению, сколько очищению политического органа. Внезапно и быстро сформировавшуюся олигархию узким кругом назвать было нельзя. То, что венецианские историки впоследствии назвали «закрытием доступа» (serrata), помогло Большому совету одним росчерком пера создать в республике закрытую касту, состоявшую из заседавших в совете в четыре критических года, между 1293 и 1297-м. Они должны были к тому же иметь патрицианское происхождение либо достигнуть чего-то своими силами. Эти условия давали им право на членство. Для борьбы с фальшивыми притязаниями барьеры подняли еще выше. В 1315 г. составили список венецианских граждан, имевших право на избрание. Из него исключили всех незаконнорожденных либо рожденных от матери неблагородного происхождения. Список, ставший основой для регистрации благородных браков и рождений, впоследствии был известен как «Libro d’Oro» — «Золотая книга».

Многие из других венецианцев, составляющих большинство, были богаты, умны и образованны, однако в столь избранное общество войти были не достойны. Естественно, поначалу они возмущались, но прошло поколение, и они привыкли к новому порядку вещей: их досада в большинстве случаев стала не такой острой, как того можно было ожидать. Все происходило постепенно, в течение многих лет, но в Венеции сформировалась вторая группа избранных. Это был класс cittadini, граждан. Хотя и не всесильные, в отличие от патрициев, граждане, тем не менее, гордились превосходством над толпой. Возможно, это было сродни гордости, которую испытывал святой Павел как гражданин Римской империи. Впоследствии они повысили свой статус, став чем-то вроде баронетов, что приблизительно соответствовало сословию всадников в Риме, но даже прежде, чем группа стала «закрытой», они заставили свои права уважать. Доказательством этому может служить 1268 год, когда в Венеции была учреждена государственная канцелярия во главе с великим канцлером. При этом было выставлено условие, что канцлер должен принадлежать к сословию граждан. Великий канцлер был эффективным главой не только канцелярии дожа, но и всей государственной службы республики. Он носил пурпур и рангом был выше сенаторов. Подчинялся только дожу, синьории и прокураторам Сан Марко. У него были все прерогативы аристократии, за исключением права участия в голосовании. Обязанности он исполнял пожизненно, а когда умирал, хоронили его с теми же почестями, что и самого дожа.

Другие посты были менее влиятельными, но, тем не менее, довольно важными, и занять их могли как граждане, так и патриции. Венеция в то время проявляла политическую мудрость: граждане становились оплотом олигархической системы, а не разрушительным элементом вне ее, особенно с тех пор, как были определены привилегии граждан. Иностранцам, желающим стать гражданами, требовалось прожить в Венеции или ее владениях не менее двадцати пяти лет. Стать гражданами de extra было еще труднее. Получившим этот статус обеспечивалась протекция за пределами республики. Некоторые счастливцы — выдающиеся ремесленники либо те, кто исполнил особое поручение, — могли быть вознаграждены вступлением в это сословие. Но затаенной мечтой каждого гражданина было выслужиться перед государством и занять место среди патрициев.

Это не означает, что против реформы Пьетро Градениго никто не выступал. Некоторые из тех, кого лишили права голоса, восставали, как некий Марино Бокконио, который в 1300 г. организовал заговор с целью убийства дожа и свержения правительства. Он был из тех людей, кто особенно осуждал новые порядки. Человеком он был богатым, амбициозным, способным собрать значительную народную поддержку. Увы, он оказался не слишком талантливым заговорщиком, а с венецианской охраной порядка уже следовало считаться. Бокконио и десять его соратников были арестованы и повешены в традиционном месте — между двумя колоннами на Пьяцетте. Его попытка защитить права сограждан потерпела фиаско. И этот случай не стал последним.

Тридцать первого января 1308 г. в Ферраре умер маркиз Адзо д’Эсте VIII. На протяжении двухсот лет дом д’Эсте был одним из самых влиятельных в Северной Италии. В разное время под его влиянием находились Падуя и Верона, Мантуя и Модена, а в Ферраре в начале XIII века он активно выступал на стороне гвельфов против лидера гибеллинов Торелли-Салингуэрра. Когда в 1240 г. город сдался венецианцам и Торелли-Салингуэрра взяли в плен, у д’Эсте появился шанс взять власть. Оставаясь сторонниками гвельфов, они фактически являлись венецианскими ставлениками, и это порой служило причиной неудовольствия сменяющих друг друга пап.

Смерть Адзо, однако, создала проблему. Он не оставил законного наследника, только двух братьев. Был, однако, и сын, Фоско, у которого, в свою очередь, имелся сын Фолко. Вот этого внука Адзо и назвал своим наследником. Это распоряжение вызвало беспорядки. Возмущенные братья оспорили завещание. Пытаясь защитить наследство сына, Фоско обратился за помощью к Венеции. Республика направила военные силы, а папа Климент V в своей новой резиденции в Авиньоне решил, во что бы то ни стало, предотвратить захват Венецией Феррары и возобновил забытое папское распоряжение о сюзеренитете над городом, после чего решил спор в пользу братьев. Фоско оробел. Его позиция никогда не была сильной, и он не был готов выступить против папы. Разместив венецианский отряд в замке Тедальдо, он бежал в Венецию, переуступив республике права своего сына.

Папское войско вошло в Феррару, и легат, кардинал Пелагруа, направил дожу посольство с требованием немедленного отвода его войск. Венецианцы стояли твердо. Они не искали этой неожиданной конфронтации и не ожидали ее. Однако выгодное месторасположение замка Тедальдо и мост через реку По давали им стратегическое преимущество, а потому они не хотели поддаваться на угрозы, откуда бы те ни исходили. Легат предложил компромисс, согласно которому Венеция могла держать у себя город в качестве папского феода, за который они должны были выплачивать ежегодную ренту в 20 000 дукатов. Венецианцев такое предложение не устроило. Все права на Феррару, сказали они, им свободно уступил д’Эсте, так что о чем-то другом и речи идти не может.

Кардинал Пелагруа 25 октября 1308 г. отвел венецианцам десять дней на размышления. Если они будут упорствовать в своем решении, республика, дож, его советники и все те, кто в нарушение папского распоряжения поддерживал их каким-либо образом, будут отлучены от церкви. Все венецианские товары и дома в Ферраре будут конфискованы, торговые договоры аннулированы, транспортные пути перекрыты. Венеция и Кьоджа, чьи корабли особенно мешали папским судам на реке По, будут блокированы, а привилегии, дарованные Венеции папой, отобраны.

Второй раз за двадцать пять лет Венеция стояла перед угрозой отлучения от церкви, однако в 1284 году все ограничивалось духовными санкциями, а на этот раз новое распоряжение затрагивало политическую и экономическую жизнь. На ранних стадиях проблема Феррары была доверена специальному комитету Большого совета, насчитывавшему двадцать человек, а позже, с ухудшением ситуации, возросшему до сорока пяти членов. Чтобы разобраться с нынешним кризисом, и этого числа было недостаточно, а потому собрался Большой совет, несколько сот человек. Мнения резко разделились. Большинство представителей casa vecchie, под предводительством Джакопо Кверини, настаивали на капитуляции: правительства, говорили они, так же как и отдельные люди, должны бояться Бога и уважать наместника Христа на земле. Кроме того, после долгого периода войн Венеция не полностью оправилась, как в финансовом плане, так и в материальном. Не время сейчас вступать в новую войну: она может оказаться еще более разрушительной, чем прежние.

Дож Градениго придерживался противоположного мнения. Это был политический, а не духовный вопрос. С политической точки зрения самым важным для каждого человека — будь он принц или обычный человек — является долг перед государством. Оно должно расширять свои владения, усиливать свое влияние, добиваться славы. Для этого редко представляются возможности и мудрые государственные мужи не должны упустить их. Сейчас был как раз такой шанс: в случае успеха Венеция могла обрести превосходство и возможность беспрепятственного продвижения на всей реке По. Права республики на Феррару неопровержимы. Что до папы Климента, находившегося далеко за Альпами, то его просто неправильно информировали. Как только ему все объяснят, он сразу увидит, что венецианцы — верные сыны церкви и хотят ими оставаться впредь.

Дебаты были долгими и яростными и не ограничивались залом заседаний. Снова вспыхнули разногласия между двумя главными фракциями: с одной стороны — старыми родами (case vecchie), состоявшими из сторонников папы, гвельфов, во главе с семьями Кверини и Тьеполо, а с другой стороны — фракцией олигархов, желавших территориальной экспансии и представленных семьями Градениго и Дандоло. Стычки и драки стали обычным явлением. Без оружия горожане на улицу не выходили. Сторонники дожа оказались сильнее. Феррара была венецианской собственностью, такой она и останется. В город назначили венецианского подесту, а феррарцам предоставили все права венецианцев.

Последствия проявились не сразу. Пришла зима, и сообщение с Авиньоном стало затруднительным. К началу весны 1309 г. решили послать делегацию к папе Клименту — объяснить «почтительно, но с достоинством» позицию венецианцев. Но делегация прибыла слишком поздно. В тот самый день, когда послы собрались выехать, в четверг 27 марта, папа провозгласил отлучение республики от церкви. Условия оказались даже страшнее, чем можно было ожидать. В дополнение к ранее объявленным санкциям подданные дожа освобождались от данной ими клятвы в лояльности. Им не разрешалось давать показания или составлять завещания. Любой человек мог покуситься на их свободу или даже взять их в рабство, и за это его не привлекли бы к ответственности ни на этом свете, ни на том. Наконец, всем священнослужителям надлежало оставить владения республики в течение десяти дней по истечении месяца отсрочки.

Можно только подивиться смелости Пьетро Градениго и людей из его окружения: даже сейчас Венеция не дрогнула, несмотря на то, что ей грозила экономическая и духовная катастрофа. Истек месяц отсрочки, и ужасное распоряжение папы вступило в действие. В каждом уголке Европы и большей части Азии были конфискованы венецианские товары, атакованы и ограблены венецианские корабли. Купцы Венеции могли отплывать из Риальто только в одном направлении. Как, должно быть, граждане республики благословляли тот день в 1297 г., когда они подписали торговый договор с султаном Египта, который со дня падения Акры контролировал все палестинские воды. Это была единственная дорога жизни, и папа был бессилен ее перекрыть.

Но еще за месяц до того как дож получил папскую буллу, венецианскому подесте в Ферраре приказано было укрыться в замке Тедальдо и приготовиться к обороне. Когда в июле папский легат объявил о крестовом походе против Венеции, все необходимые приготовления были закончены. Флоренция, Лукка, Анкона и ряд других городов Тосканы, Ломбардии и Романьи, подстегнутые ревностью, алчностью и возможно, капелькой сыновней преданности, поспешили под папские знамена к стенам Феррары. Началась осада.

С самого начала ситуация для республики складывалась плохо. Ее гарнизон мужественно сражался, но почти сразу разразилась чума, унеся с собой подесту и большое число его людей. К городу поспешило подкрепление. Марко Кверини делла Ка’Гранде и Джованни Соранцо прорвали цепь, которую паписты протянули через По, и вышли к окруженной цитадели. Но противник был слишком силен, а эпидемия еще сильнее, и, когда 28 августа крепость взяли штурмом, у солдат гарнизона, еще остававшихся в живых, не было сил сопротивляться. Одному или двоим, в том числе Кверини, удалось бежать, остальных ослепили или зарезали либо сделали и то и другое.

Еще одно поражение, еще одно унижение, но даже сейчас венецианцы не покорились. Война вяло продолжалась — у папы возникли трудности с Франческо д’Эсте, одним из братьев, права которого он поддерживал; у Венеции — в связи с новым внутренним кризисом. Венеция пока не усвоила урок. Он обойдется ей еще дороже, прежде чем она поймет простую правду: ее процветание основано на торговле, а не на присоединении новых территорий. Ее сила — в уникальном географическом положении, обеспечивавшем ей безопасность. Если бы в поиске приключений на terra firma она лишилась своего главного преимущества, то уничтожила бы себя.

В конце концов, так и случилось.

Весной 1310 г. дож Пьетро Градениго стал самым непопулярным человеком во всей Венеции. Большинство его подданных продолжали подсчитывать убытки. Почти все возлагали на него вину за наложенный папой интердикт, который не просто отразился на жизни всех мужчин, женщин и детей республики, но практически заморозил всю торговлю. Особенно тяжело переживало интердикт купеческое сословие, обреченное на финансовый крах на этом свете и вечные страдания на том. Купцы и не скрывали недовольства человеком, которого они справедливо считали виновником своих несчастий.

Новость, достигшая лагуны в последние дни августа прошлого года, была для всех громом среди ясного дня. До этого считалось, авантюра дожа непременно пройдет удачно. Но даже и тогда, хотя Венеция и понесла материальные потери — владения в Ферраре и контроль над рекой По позволяли ей перенести многостороннюю блокаду, — ее престиж, по крайней мере, оставался высоким. Теперь не стало и этого. Продолжалась война, продолжался и интердикт, но надежды на победу больше не оставалось. Напрасны оказались все жертвы. Враги Пьетро Градениго начали заявлять о себе в полный голос. В зале Большого совета и за его пределами они снова и снова утверждали свою позицию: как дож Градениго предал республику; Джакопо Кверини и его последователи никогда не были способны выступить против политики, которая привела к унижению и краху; а если бы выбрали Джакопо Тьеполо, как того хотел народ, Венеция не находилась бы сейчас в таком бедственном положении — войне с папой. Ее торговая империя не увядала бы на глазах, доведенная до крайности неразумной политикой «мудрого Совета» и некоторых своих выдающихся граждан. Старинная венецианская родовая знать (case vecchie), всегда пользовавшаяся поддержкой народа, еще раз доказала свою дальновидность и трезвомыслие. Репутация Пьетро Градениго как государственного деятеля упала вместе с его популярностью до самого дна лагуны.

Но Градениго все еще был дожем, и дожем могущественным. Демонстрации и уличные стычки, хоть и стали чаще, жестоко пресекались его вооруженными людьми, главами контрад (capi di contrada) и пользующимися дурной славой надзирателями за порядком — signori di notte, да и самим Пьетро, который был глух к чувствам народа и не утратил своей надменности. Возмущение продолжало расти, и ситуация накалилась так, что, казалось, вот-вот произойдет взрыв. Итогом же стало событие довольно незначительное — на должность одного из шести советников предложили назначить Доймо, графа острова Вельи. Против него яростно выступал Джакопо Кверини, напомнивший всем, что графам Далматским не позволено участие ни в каких общественных органах, кроме Большого совета и pregodi. Его аргументы находились в полном соответствии с законами республики и были неопровержимы, тем не менее, назначение утвердили.

Для Тьеполо, Кверини и их последователей наступил решающий момент. Опять начались стычки на пьяцце Сан-Марко и повсюду, в ходе одной из них Дандоло тяжело ранил Тьеполо. Казалось, неизбежна междоусобная война, и правительство запретило носить оружие. Это было мудрое решение, но, к сожалению, оно дало обратный результат. Пару дней спустя Пьеро Кверини делла Ка’Гранде остановил один из синьоров ди нотте и приказал его обыскать. В ответ Кверини мощным ударом сбил синьора с ног. На помощь к тому поспешили сопровождающие, и в считанные минуты весь квартал звенел оружием. Пьеро арестовали, признали виновным и подвергли наказанию. Но на этом дело не закончилось. Его брат Марко еще раньше затаил на дожа обиду, поскольку тот публично обвинил его в трусости за бегство из Феррары. Теперь Марко втайне собрал своих друзей. Как он и ожидал, все охотно согласились, что Пьетро Градениго больше не должен занимать свой пост, однако первый же их совет был неожиданным. Для осуществления заговора они предложили Марко позвать из добровольного изгнания его зятя, Баймонте Тьеполо.

Хоть на нем и лежит клеймо (возможно, не вполне заслуженное) одного из самых отъявленных злодеев в истории Венеции, Баймонте Тьеполо остается загадочной и странной фигурой своего времени. Он был правнуком Боэмунда Бриеннского, князя мелкого государства Рашка, основанного крестоносцами в Боснии. (Вероятно, оттуда-то он и взял свое необычное имя.) Дедом его был дож Лоренцо, а отцом — Джакопо. который отказался несколько лет назад бороться за место дожа с Пьетро Градениго. О нем самом известно не много, за исключением сообщения Марко Барбаро (написанного через два столетия), согласно которому в 1300 г. он был обвинен в вымогательстве в двух пелопоннесских колониях — Модоне и Короне. В 1302 г., хотя он все еще не рассчитался до конца с государством, он был назначен подестой в Нону и членом Совета сорока (кварантии), главной на тот момент юридической инстанции государства. Но обвинение продолжало тяготеть над ним, и, вместо того чтобы принять эти должности, он пересек лагуну и уединился на своей вилле в Марокко. Наверное не это, а какие-то черты характера Баймонте Тьеполо или иные забытые подвиги сделали его известной, популярной и даже, может быть, романтической фигурой в глазах венецианцев. Мужчины называли его «il gran cavaliere» (настоящим рыцарем). Когда Марко Кверини и его друзья-заговорщики составляли свой план свержения дожа, они верили, что его поддержка придаст плану надежность.

При первом обсуждении только один голос прозвучал против замысла, голос старого Джакопо Кверини, большая часть политической жизни которого прошла в борьбе против Пьетро Градениго. Своих взглядов он не сменил и теперь, но категорически возражал против незаконного, насильственного свержения власти. Однако Джакопо скоро уезжал с правительственной миссией в Константинополь, и через несколько недель он был бы уже далеко. Тем временем прибыл Баймонте и всей душой поддержал замысел. Политический авантюрист, каковым он, без сомнения, являлся, он увидел в этом заговоре возможность не только сместить Пьетро Градениго, но и подправить саму венецианскую конституцию, чтобы утвердить фамильную деспотию по образцу материковых государств.

Выступать решили в понедельник, 15 июня, в день святого Витта. Заговорщики поделились на три группы. Две из них, под предводительством Баймонте Тьеполо и Марко Кверини, должны были собраться накануне вечером у дома Кверини, в Сан-Поло. Потом, с рассветом, им предстояло пересечь мост Риальто и разными путями направиться к Дворцу дожей. В это время третья группа собирается в деревеньке Перага под предводительством Бадоэро Бадоэра, пересекает лагуну в последний момент и затем, когда правительственные силы уже будут поглощены сражением, обрушивается на них. План не блистал изобретательностью, но имел важное преимущество — внезапность, а значит, мог быть успешным. К несчастью, как и Марино Бокконио до них, Баймонте с сообщниками недооценили своего дожа. Некто Марко Донато, участвовавший поначалу в заговоре, отошел от него. Был он подкуплен или нет, мы никогда не узнаем, хотя это представляется весьма вероятным. С его помощью или другим путем, но только Градениго знал все о заговоре еще за несколько дней до решающего момента. У него было время вызвать всех своих верных сподвижников, подест Торчелло, Мурано и Кьоджи, с возможно большим количеством людей. Накануне дня святого Витта они вместе с синьорией, главами Совета сорока (кварантии), прокурорами (avogadori), синьорами ди нотте и стражниками Арсенала (традиционной гвардии дожа) тайно разместились во дворце. В это время на пьяцце Сан-Марко несли стражу верные люди Дандоло.

Той ночью разразилась одна из тех жестоких бурь, которые издавна обрушиваются на Венецию летом. Волны в лагуне поднялись такие, что Бадоэр с сообщниками не могли переправиться в город. Если бы они нашли способ послать Баймонте весть, он смог бы отложить всю операцию. Но ничего не зная об их трудностях, равно как и о приготовлениях дожа, он, несмотря на проливной дождь, решил действовать как условились. Марко Кверини и его сын Бенедетто выступили во главе первого отряда, верхом проскакав через узкие улочки с криками «Liberta!» («Свобода!») и «Morte al Doge Gradenigo!» («Смерть дожу Градениго!»), которые, как говорят, едва были слышны сквозь завывания ветра, двинулись к Пьяцце по северной стороне через мост, на месте которого сейчас находится Понте дей Даи. Здесь они угодили прямиком в руки людей Дандоло. Пораженные неожиданностью и численным превосходством противника, они не смогли ничего предпринять. Многие были убиты, в том числе оба Кверини — отец и сын. Остальные бежали к площади Сан-Лука, где предприняли отчаянную попытку собраться, но снова были обращены в еще более позорное бегство братией скуолы Санта Мария Карита и несколькими членами гильдии художников.

В это время Баймонте, проезжая во главе своего отряда по Мерчерии, сделал остановку под огромным бузиновым деревом, росшим в то время у церкви Сан Джулиано. Неизвестно, зачем он это сделал. Возможно, перед решительным выездом на площадь он ждал, пока подтянется отряд. А скорее всего, один из людей Кверини мог вернуться с площади и предупредить об опасности впереди. Но предупреждение не понадобилось, поскольку тут же переполошились все жители сестьере. Понятно, что местное население вовсе не так радо было повстанцам, как они надеялись. Не было никаких приветствий. Из-за окон запертых домов неслись лишь угрозы да проклятья. Едва Тьеполо собрался выехать на площадь, туда, где теперь башня с часами, как пожилая женщина выбросила из окна тяжелую каменную ступку. Каменная ступка пролетела мимо Тьеполо, но попала в его знаменосца и убила его наповал. Вид поверженного в грязь (наводнение продолжалось, а большая часть улиц не была вымощена) знамени с начертанным словом «Libertas» — «Свобода» — окончательно деморализовал заговорщиков. Промокшие, перепачканные, они бежали через бывший тогда деревянным мост Риальто и разрушили его за собой.

Мятеж, однако, еще не закончился. Хотя Бадоэр с отрядом быстро были окружены, привезены в Венецию и обезглавлены, Баймонте сумел укрепиться в своем квартале, где к нему вскоре присоединились уцелевшие из отряда Кверини. Район надежно защитили баррикадами. Жители дальней стороны Большого канала не любили обитателей площади Сан-Марко, хоть и были лояльны родовой знати case vecchie, поэтому дож Градениго, несмотря на свою победу, не решился нападать, опасаясь вооруженного противостояния внутри. Его условия были мягкими, и Баймонте Тьеполо, вначале надменно-непокорный, сдался и отправился в четырехгодичную ссылку в Далмацию, где, впрочем, не имел ни малейшего намерения задерживаться.

В бесстрастном описании мятеж Баймонте Тьеполо выглядит почти комично. Правда, сам Тьеполо мог бы заявить, что все силы и даже случай ополчились против него. Погода замедлила его продвижение, не позволила союзникам соединиться, что угнетающе подействовало на дух всех участников. Марко Донато предал его. Эта остановка у церкви Сан Джулиано, чем бы она ни была вызвана, отняла бесценные минуты, когда он мог бы выехать на площадь вовремя и спасти Кверини. Но никакие жалобы не отменяли того факта, что он досадно проиграл, и в будущем его ожидал позор, что вовсе не смешно.

В самом деле, в Венеции к такому, как теперь кажется, незначительному происшествию, отнеслись очень серьезно. Не получи Градениго заблаговременного предупреждения, заговор мог увенчаться успехом, даже без участия отряда Бадоэра. Успешный или нет, он оставался возмутительным покушением не просто на персону дожа, но на все законодательство, покушением, в которое были вовлечены три старейших и благороднейших семейства. Успешно погасив пожар на ранней стадии, правительство решило притоптать все угольки, которые еще могли вспыхнуть. Меры, принятые в отношении Баймонте, были мягкими только благодаря силе его влияния. Из него предусмотрительно решили не делать жертву. Когда мятежник оказался в ссылке на безопасном расстоянии, его имя и репутацию начали систематически очернять. Его дом на площади Сан-Аугустино, больше известной на венецианском наречии как «Сан-Стин», был разрушен до основания за пару дней. На его месте воздвигли так называемую Колонну бесчестья с надписью:

Земля Баймонте дана в обладанье,

Но он запятнался изменой кровавой,

Владенье общественным стало по праву,

Навеки позор, а другим — в назиданье.

Дом Кверини ждала почти такая же печальная участь. Но здесь сложность заключалась в том, что Марко и Пьетро владели им совместно с третьим братом, Джованни, который не принимал участия в заговоре. Сначала власти постановили снести две трети строения. Тогда возникли трудности с разделением, и было решено выплатить Джованни компенсацию за его часть, а дом отдать под скотобойню. Далее последовал приказ убрать все гербы и эмблемы обоих обесчещенных семейств, правда, им позволили вместо старого оружия носить новое, без гербов. Исключения не допускались. Сняли даже гербы под портретами двух дожей Тьеполо в зале совета и на гробницах дожей в церкви Санти Джованни э Паоло.

Но если эти два семейства (Бадоэры по некоторым причинам не были таким образом наказаны) расплатились за измену, то другие получили награду за службу. Марко Донато, чей донос позволил дожу Градениго узнать о заговоре, был удостоен членства в Большом совете для себя и своих потомков. Но если это всего лишь знак отличия того, кто, как считается, спас государство, то тем приятнее читать о других благодеяниях. Камни от дома Баймонте заложили в основу церкви Сан Вио, поскольку восстание случилось в канун дня святого Витта. Она украшена рельефными изображениями с этого разрушенного здания. Было объявлено, что каждый год в день святого Витта дож будет посещать эту церковь во главе торжественной процессии, стоять благодарственную службу, а затем давать официальный пир. В то же время считалось, что площадь Сан-Лука, где были рассеяны остатки отряда Кверини, обладает чудесной силой к вящей славе скуолы Санта Мария Карита и гильдии художников.

Ну вот мы добрались и до последнего пункта, подлинной и, пожалуй, единственной героини драмы — Джустине (или ее звали Лючия, теперь точно не сказать) Росси, пожилой женщине, уронившей ступку на знаменосца Баймонте. Когда ее спросили, как республика может выразить ей благодарность, у нее оказалось лишь две просьбы. Во-первых, чтобы она и те, кто будет жить в этом доме после нее, могли на все главные праздники вывешивать из этого славного окна флаг Венеции. Во-вторых, чтобы землевладельцы, прокураторы Сан Марко, никогда не повышали бы арендную плату. Обе просьбы были приняты. И хоть в наши дни тщетно 15 июня искать взглядом флаг в ее окне и, хотя арендная плата в одном из крупнейших торговых городов мира давно превышает 15 дукатов в год, глядя на верхнюю часть стены, понимаешь, что история не забыта.

Но самым глубоким следом, оставшимся в Венеции от событий дня святого Витта 1310 г., было не знамя, не пир, даже не Колонна бесчестья, но организация, прожившая столько, сколько сама республика, с названием, вызывающим благоговейный трепет, — Совет десяти. Он был основан в июле 1310 г. указом Большого совета всего лишь как временная мера, наподобие комитета общественной безопасности на период неспокойной обстановки, и обладал большими полномочиями. Сам факт его учреждения и указы, которые он издал за первые три недели своего существования, говорят о том, насколько напряженной была обстановка в период после восстания. 12 июля членам Большого совета было разрешено присутствовать на заседаниях с оружием. 19 июля решили, что двери зала Большого совета во время заседания должны оставаться открытыми. Сотню вооруженных людей отрядили, чтобы они в лодках патрулировали лагуну и каналы. Особый отряд из двухсот человек, отобранных главами сестьере, должен был охранять пьяццу Сан-Марко, еще тридцать охраняли Дворец дожей и еще по десяти размещалось в каждой контраде, следя, чтобы ни один человек не ходил между ними после наступления темноты. Пока требовалось охранять каждый сестьере, единовременно дежурили 1500 человек. Большой колокол с колокольни Сан Марко мог подать сигнал, по которому половина состава патрулей должна была сразу же мчаться на Пьяццу, а остальные продолжали оставаться на местах.

Когда утвердили Совет десяти, предполагали, что он просуществует два с половиной месяца, до Михайлова дня, который выпадал на 29 сентября. Потом его жизнь продлили еще на два месяца, но обновленная власть стояла за увеличение сроков его действия, и в 1334 г. он стал постоянным. Хотя власть его была огромна, венецианцы, привыкшие все взвешивать и проверять, приняли меры, чтобы никто не мог воспользоваться ею в личных интересах. Участников выбирал Большой совет из списков, составленных им же и синьорией. Выбирали только на год, избираться повторно запрещалось в течение года, а за это время тщательно проверялось, не было ли каких-нибудь злоупотреблений. В Совете десяти не могли одновременно присутствовать двое из одной семьи. Более того, он управлялся не единолично, его возглавляли всегда трое — capi dei dieci. На этом посту они находились в течение месяца, и на этот месяц им запрещалось выходить в свет, чтобы их не смущали слухи и сплетни. И наконец, самое важное, о чем почему-то чаще всего забывают. Члены Совета десяти сами по себе не обладали властью, они могли действовать только вместе с дожем и его шестью советниками, таким образом, число участников совета фактически доходило до семнадцати. Вдобавок всегда присутствовал один из троих «адвокатов Коммуны» (avvogadori di comun) — государственный прокурор, не имевший права голоса, но охотно вносивший предложения и дававший совету разъяснения по вопросам, связанным с законами. Совет собирался каждый будний день, и. казалось, был перегружен работой. Однако эта работа не оплачивалась, а взятки и подкуп карались смертью.

Обращаясь к истории, можно еще многое рассказать об этой замечательной организации и ее работе. В первые годы работы многие характерные ее черты еще не проявились. Однако она сослужила республике дне службы и очень быстро доказала свою важность. Во-первых, она создала разведку, быстро сформировав сеть шпионов и тайных агентов по всей Европе и даже за ее пределами. Несмотря на бытующие легенды. Венеция никогда не была полицейским государством в современном понимании этого слова, но ее разведка и служба безопасности были превосходны. Меньше чем через год агент из Падуи доложил, что Баймонте нарушил условия своей далматской ссылки, вернулся в Ломбардию с двумя Кверини (один из них — священник) и затевает новый мятеж. Хотя в Венецию он не возвращался, разведка могла просчитать любые его действия на шаг вперед. Но даже Совет десяти не мог пресечь интриги опального мятежника, пока кто-то не сделал этого в 1329 году. После этой даты о нем больше ничего не слышали.

Второй вклад в жизнь государства Совета десяти в первые годы его существования даже еще важнее, чем первый. Кризис с Феррарой выявил серьезные недостатки конституции: невозможность быстро принять решение по главным государственным вопросам и столь же медленное выполнение решений. Боясь сосредоточения власти в одних руках, венецианцы очень сильно снизили ее эффективность. Все важные решения ратифицировались Большим советом, который после десятилетия ограничения (serrata) разросся до 1000 человек. Такая крупная организация была вынуждена делиться на комитеты так называемых savii, старейшин-экспертов по определенному вопросу. Некоторые из них являлись чиновниками, наподобие министров, хотя и обладали меньшей властью. В самом деле, в середине столетия коллегия (collegio) с дожем и его советниками напоминала полноценный кабинет министров. В это время главные политические вопросы, например: «Как удержать Феррару при постоянных угрозах со стороны папы?», выносились на пленарное заседание совета. Получалось, чем серьезнее вопрос, тем более громоздкий аппарат занимается его решением.

Все изменилось с появлением Совета десяти. Действуя, как всегда, в согласии с дожем и его советниками, они принимали решения, равносильные решениям Большого совета. Таким образом, появлялась возможность оперативно реагировать на проблему. Насколько же велика была потребность ускорить административную машину, чтобы такой институт, как Совет десяти, создали так стремительно! Однако это случилось и было прямым следствием заговора Тьеполо. Баймонте совершенно не преуспел в своем деле, но того, чем ему будет обязана Венеция, не могли предугадать ни он, ни она.

Зачем дож посылает мне столько свинца? Его хватило бы покрыть всю колокольню на Сан Марко.

В августе 1311 г., когда умер Пьетро Градениго, в Венеции преобладало чувство всеобщего облегчения. Он был могущественным дожем — слишком могущественным, по мнению большинства его подданных, — и не слишком мудрым. Упрямый и своевольный, слушающий чужое мнение только для того, чтобы лучше выразить свое, умерев, он оставил республику в гораздо худшем состоянии, чем принимал ее. Еще не улеглось потрясение от заговора Тьеполо и его последствий, торговля едва ли не совсем исчезла, папский интердикт оставался в силе. Неудивительно, что опасаясь проявлений враждебности к тому, кто поссорился с церковью, его без всяких церемоний отнесли в муранское аббатство Санто Чиприано и захоронили в могиле без надгробия.

Вполне понятным было желание, чтобы преемник как можно меньше походил на покойного дожа. Сначала избиратели чересчур отклонились в противоположную сторону, выбрав бывшего сенатора Стефано Джустиниани, который от такой почетной должности сбежал в монастырь. Следующим был избран некто Марино Цорци (который был еще старше) по той лишь причине, что он как раз в этот момент проходил под окнами Дворца дожей с мешком хлеба, чтобы раздать его нищим в ближайшей тюрьме. Историк XV века Марино Сануто-младший так объясняет его избрание: «Его почитали за святого, таким он был добрым и таким католиком, к тому же он был богат».

После Градениго вся Венеция хотела видеть именно такого дожа — личность безобидную, если не особо отличившуюся на дипломатическом поприще, то уважаемую, с кучей денег и щедрой рукой, их раздающей. Репутация благочестивого человека — о его благочестии свидетельствовало то, что несколько лет назад он основал сиротский приют и завещал ему состояние, — была самой необходимой чертой для дожа, собирающегося преодолеть интердикт.

Но Марино Цорци до этого не дожил. Он умер в июле 1312 г., не пробыв и года у власти.