Андреа Гритти

Преемник Гримани, 77-й венецианский дож Андреа Гритти, был значительно более впечатляющей фигурой. Высокий и красивый, он легко нес бремя своих шестидесяти восьми лет и похвалялся, что ни дня в жизни не болел.

С успехом выполнял важные дипломатические миссии. В 1499 г. он был заключен в тюрьму по обвинению в шпионаже, но избежал казни из-за своей дружбы с визирем и был освобожден через несколько лет.

Став дожем, Гритти заключил договор с императором Карлом V, положив конец активному участию Венеции в итальянских войнах. Он попытался сохранить нейтралитет Республики перед лицом продолжающейся борьбы между Карлом и Франциском I, королем Франции, призвав обоих обратить их внимание на продвижение Османской империи в Венгрии. Тем не менее, он не смог помешать Сулейману I напасть на Корфу в 1537 г., втянув Венецию в новую войну с османами.

Андреа Гритти родился в семье Франческо Гритти и Виенны Зейны. После безвременной смерти отца, его мать вступила в брак с Джакомо Малипьеро, с которым у нее было еще двое детей — Паоло и Микеле — их Андреа любил как братьев.

После смерти отца опекуном Андреа был назначен его дед Триадано, влиятельный человек в Венецианской республике. Он занимался его воспитанием и образованием.

В молодости Андреа сопровождал своего деда во время дипломатических миссий в Англию, Францию и Испанию, свободно владел языками этих стран, а также латинским, греческим и турецким.

В 21 год Андреа Гритти женился на Бенедетте Вендрамин, которая, умерла в том же году при рождении своего единственного сына Франческо.

После этого события он покинул Венецию и поселился в Константинополе, где он занимался в основном торговлей (особенно зерна). Он купил дом в Пера, и сожительствовал с гречанкой с которой у него было четверо детей — Альвизе, Джорджио, Лоренцо и Пьетро.

Период, проведенный в Турции, был очень плодотворным, благоприятствовал коммерческому успеху, он сумел заслужить уважение венецианского сообщества, главой которого, по сути, стал, и османов, установив привилегированную связь с великим визирем Херсекли Ахмед-пашой, зятем султана Баязида II.

Все осложнилось в 1492 г., когда венецианский Байло Джироламо Марчелло был обвинен в шпионаже. Не занимая никакого поста, Гритти де-факто его заменил. Он начал посылать зашифрованную информацию об османских войсках и их движении, но письма были вскоре перехвачены, в августе 1499 года он был заключен в тюрьму, и только дружба с великим визирем Ахмед-пашой избавила его от казни.

Он провел около 32 месяцев в тюрьме и вышел с другими венецианскими купцами только в конце военных действий между сторонами. Вернувшись в Венецию, благодаря своим знаниям он оказался самым подходящим человеком для общения с турками: он был предъявителем письма Дожа от 22 мая 1503 года посланный к султану и, вернувшись, доставил османский ответ дожуа, который он прочитал в сенате 2 декабря 1503 г.

В первых годах шестнадцатого столетия Гритти совершает ряд представительских и дипломатических поездок по странам Европы. А в 1505 году становится подестой Падуи.

В 1509 году после поражения венецианской армии в битве при Аньяделло, Гритти был назначен проведитором венецианских войск. Гритти освобождает Падую, потерянную после Аньяделло. Далее Гритти отнимает у французов Брешию и Бергамо, и попадает в плен. В плену он был отправлен в Париж, где ему удалось добиться расположения Людовика XII и склонить его на сторону Венеции. Вернувшись на родину, он присоединил военные силы республики к французской армии и одерживал новые победы над имперцами.

12 апреля 1509 г. Андреа Гритти был избран в прокураторы Базилики Сан-Марко. Это назначение было привилегией, которой обладало ограниченное число венецианской знати и было показателем успешной политической карьеры.

До избрания дожем, он продолжал оставаться проведитором и в Камбрейской лиге, и в последующей Священной лиге. Выполнял важные дипломатические миссии. Таким образом, Гритти сделал выдающуюся дипломатическую и военную карьеру.

Он являлся действующим проведитором армии, когда 20 мая 1523 года его избрали дожем. Возможно, это удивительно ввиду его заслуг, но ему так и не удалось расположить к себе народ Венеции, который надеялся, что изберут его главного соперника, Антонио Трона, а потому толпа глухо и недружелюбно гудела: «Ум, ум, трум, трум», когда Гритти совершал церемониальный обход пьяццы Сан-Марко. Но ни тогда, ни потом его непопулярность не имела особого значения.

По-видимому, избиратели предпочли Андреа Гритти главным образом из-за его дипломатического опыта, поскольку его возвышение произошло в то время, когда республика была вовлечена в крайне деликатные переговоры с империей. Оказалось, что Карл V в качестве правителя очень отличался от своего деда — отличался не только богатством и огромностью владений, но характером и политическими устремлениями. «Господь поставил вас на путь, ведущий к всемирной монархии», — сказал его великий канцлер Меркурино де Гаттинара во время восшествия Карла на престол, и он никогда не забывал об этом. Дело было не в личном тщеславии императора, он полагал эту задачу священным долгом, исполнением божественного замысла, согласно которому христианский мир должен быть объединен политически и духовно под знаменем его империи. Тогда и только тогда христиане смогут изгнать вторгнувшихся неверных и, когда благополучно справятся с турками, направят объединенные силы против Мартина Лютера и его шайки еретиков.

Такова была цель, которой Карл посвятил свою жизнь. За те четыре года, что он был на троне, его позиции неизменно усиливались за счет его главного соперника, короля Франции. Карл не только вернул Милан и Ломбардию; с помощью дипломатии ему удалось заручиться поддержкой английского короля Генриха VIII. Соглашение должно было быть скреплено его обручением с дочерью Генриха Марией (девочка, хотя ей было всего шесть лет, ранее была обручена с Франциском) и затем было подтверждено в Виндзоре, когда Карл лично приехал в Англию в 1522 году. В том же году войска Карла отразили новые атаки французов в Италии и захватили Геную. Тем временем в Риме один удобный папа сменился другим, который, будучи близким другом императора, обладая тесными связями с империей, обещал быть еще более податливым.

Венеции пришло время пересмотреть свою позицию. Ее союз с Францией все больше становился обузой, особенно с тех пор как недавняя триумфальная кампания императора прошла под громко звучащим повсюду лозунгом «освобождения Италии от тирании французов». С другой стороны, разногласия республики с империей было нелегко урегулировать. Даже колеблющийся, медлительный старый Максимилиан с большим трудом шел на компромисс в вопросах, касающихся владений, которые он считал принадлежащими империи. Карл, взойдя на престол, немедленно поднял несколько старых спорных вопросов, которые, как надеялись венецианцы, были благополучно забыты в Брюсселе в 1516 году.

Переговоры упорно продолжались, и наконец, 29 июля 1523 года, меньше чем через три месяца после избрания Гритти, Венеция заключила в Вормсе официальное соглашение с империей, в соответствии с которым в обмен за уплату 200 000 дукатов в течение восьми лет она могла сохранять все бывшие имперские земли в своем владении. Каждая из сторон согласилась защищать итальянские владения друг друга, кроме того случая, когда в роли агрессора выступал папа; каждая из сторон обещала обеспечить охранные грамоты подданным друг друга, со свободой торговли и проживания. Сверх того Венеция взяла на себя обязательство послать в любое время, если потребуется, двадцать пять галер для защиты Неаполя, за исключением того случая, когда эти галеры понадобятся республике для войны с турками. Поручителями для соглашения (которое было также подписано Франческо II Сфорца, сыном Лодовико иль Моро, которому император обеспечил трон Милана) должны были совместно выступить папа и Генрих VIII, они оба были лично приглашены присоединиться к нему.

Затем, возможно не без некоторого смущения, дож написал королю Франции. Венеция, объяснял он, была вынуждена заключить соглашение, потому что не прибыли французские войска, без которых она не может надеяться выстоять в одиночку. Она также хотела уважить неоднократно повторяемые пожелания папы о всеобщем мире в Европе. Поэтому Франциск ни в коем случае не должен понимать это новое развитие событий как враждебный акт; наоборот, дружба между двумя странами осталась неизменной, во всяком случае, со стороны Венеции. Самое последнее, чего может желать республика, так это любого возобновления военных действий между силами христианского мира в то время, когда воинство неверных становится сильнее и с каждым часом все более угрожает Восточной Европе.

По крайней мере, здесь Андреа Гритти не погрешил против истины. В течение сорока двух лет со смерти Мехмеда Завоевателя Венеция находилась в состоянии войны с Османской империей только четыре года — с 1499 по 1503 — и в значительной степени потому, что миролюбивый султан Баязет ощущал угрозу. Даже после того, как Баязет уступил трон своему сыну Селиму Жестокому в 1512 году, временное затишье продолжалось — насколько это касалось Европы — так как Селим, к счастью, посвятил большую часть своей немалой энергии задаче объединения своих мусульманских владений на Востоке. Через восемь лет Селиму наследовал его первенец Сулейман — который вскоре стал известен как Великолепный — и ситуация сразу же изменилась. Сулейман не терял времени. В 1521 году он успешно осадил крупную венгерскую пограничную крепость Белград и в следующем году направил многочисленные войска на Родос, где более двух столетий рыцари ордена Святого Иоанна сохраняли государственную независимость и где постоянно воевали с турецким флотом. Однажды, сорок лет назад, рыцари уже пережили турецкое нападение и после героического сопротивления в конце концов изгнали захватчиков обратно на материк; но на этот раз их старые враги были слишком сильны.

21 декабря 1522 года после затяжной осады и только ради гражданского населения рыцари капитулировали в обмен на обещание, что им будет позволено безопасно уйти с острова — обещание, о котором позднее Сулейман имел основания пожалеть, так как это дало рыцарям возможность в течение десяти лет создать новое государство на Мальте, — и к концу года родоссцы покинули остров.

С политической и стратегической точки зрения падение Родоса имело не слишком большое значение для Европы в целом. Рыцари никогда не являлись главной силой Средиземноморья. Действуя со столь малой базы, они никогда не были в состоянии снарядить флот, по масштабу сопоставимый с мощными флотами Венеции, Генуи или Османской империи. Большую часть своих сил и средств рыцари, так или иначе, отдавали медицине — в течение более чем столетия госпиталь на Родосе считался лучшим в христианском мире, — а их военные операции по большей части ограничивались набегами на турецкие порты и нападениями на турецкие суда: скорее легкое раздражение, чем серьезная угроза. Если бы у рыцарей не было неприступного острова, они не продержались бы столь долгое время. Тем не менее, рыцари-иоанниты были благочестивы, решительны и потрясающе отважны; они были собраны из всех уголков Европы; и вести об их падении были повсюду восприняты со смятением, совершенно не соответствующим их политическому значению. Возможно, лишь среди венецианцев отклик был не только эмоциональный. Для них поражение рыцарей было знаком. Родос пал, а насколько дольше удастся республике удержать свои оставшиеся колонии на Южных Спорадах? Или на Крите, или на Кипре? Как долго амбиции Сулеймана будут ограничиваться Эгейском морем? Венецианцы знали, что скоро он обратит свой взор на Адриатику.

Но Венеция не могла сражаться с турками в одиночку, и Карл V тоже не мог сражаться с ними, пока не был разрешен его спор с королем Франции. Этому конфликту суждено было продолжаться до 1529 года, хотя в дальнейшем Венеции и другим итальянским государствам отводилась в этом вопросе только относительно второстепенная роль. К тому времени ситуация в Европе стала полярной: осталось место только для двух главных действующих лиц в центре политической арены. Венецианские войска не участвовали в великой битве при Павии в феврале 1525 года, когда Франциск I был взят в плен и отправлен в Испанию: и когда после его освобождения в следующем году папа Климент создал профранцузскую Священную лигу Коньяка в попытке сдержать растущее испано-германское могущество, Венеция поставила под ней свою подпись, и ничего больше.

В мае 1527 года, когда мстительный Карл послал двадцатитысячную армию, состоявшую главным образом из немцев и испанцев, против самого Рима и город подвергся трехдневной резне, грабежу и крупномасштабному разорению памятников культуры, причем такой жестокости не видывали со времен нашествий варваров, Венеция даже пальцем не пошевелила, чтобы помочь папе, своему союзнику. Действительно, настолько очевидно было ее безразличие, что она едва ли могла выразить недовольство, когда Франциск вследствие измены генуэзцев, которыми командовал знаменитый адмирал Андреа Дориа и которые перешли на сторону империи, согласился на сепаратный мир. Соглашение было заключено в Камбри в августе 1529 года, и, поскольку о нем договаривались французская королева-мать и Маргарита Австрийская, тетка императора, оно именуется в истории Paix de Dames (Дамский мир). По условиям этого соглашения король Франции официально отказывался от всех своих притязаний в Италии, а также от суверенных прав на Артуа и Фландрию. В обмен он получал обещание от Карла не добиваться силой Бургундии. Союзники Франции по Священной лиге Коньяка совершенно не принимались в расчет и, таким образом, впоследствии были вынуждены принять условия, которые в конце того года Карл им навязал — в частности, Венеция по этим условиям должна была отказаться от всех своих оставшихся владений в Апулии в пользу испанского королевства Неаполь.

Это было горькое и постыдное соглашение для тех, кто считал, что король Франции предал их. Но зато оно восстановило мир в Италии и положило конец долгому и трудному периоду ее истории — периоду, который фактически начался с вторжения Карла VIII в 1494 году и не принес итальянцам ничего, кроме разорения и разрушения. Еще дважды, ненадолго, в 1536–1537 и 1542–1544 годах, два великих соперника вступали в конфликт; но к тому времени борьба была уже не столь яростной, и уже не могло быть сомнений, что император вышел победителем.

Но не только он один. Сулейман Великолепный в полной мере извлек пользу из разногласий в стане его врагов, чтобы продолжить безжалостный натиск на Европу. В 1526 году, пока папа Климент угрожал Карлу V Священной лигой Коньяка, а Франциск I договаривался об условиях своего освобождения из испанского плена, огромная турецкая армия надвигалась на Венгрию; и 29 августа того года близ Мохача она нанесла венграм самое тяжелое поражение в их истории. Двадцатитрехлетний король Лайош II пал на поле боя, и писатель-современник описывал, как день и ночь спустя воды Дуная вышли из берегов из-за многочисленных людских и лошадиных тел. Дальнейшее сопротивление было невозможно; не прошло нескольких дней, как знамя с турецким полумесяцем развевалось над Будой. Эрцгерцог Фердинанд, брат Карла и императорский наместник в Австрии, действовал быстро: венгерская знать избрала его королем, и он сумел сохранить примерно треть бывших венгерских владений. Остальные достались Сулейману.

Теперь Вена была в серьезной опасности: и три года спустя, в мае 1529 года, Сулейман возобновил наступление во главе еще большей армии. Тем временем Фердинанд готовил город к самой страшной осаде за всю его историю. Стены были укреплены, ветераны вновь созваны под знамена, чтобы усилить гарнизон; постоянные потоки повозок и телег, груженных зерном, оружием и боеприпасами, стекались в Вену из всех уголков Австрии и Германии. И, тем не менее, пока турки продвигались в глубь Европы, немногие христиане верили, что эти меры хоть как-то помогут сдержать османский натиск.

Но Вена устояла благодаря погоде. Лето 1529 года в Центральной Европе оказалось наихудшим на памяти живущих. Из-за непрекращающихся дождей реки вышли из берегов и затопили дороги и мосты, уничтожили урожай, на который турки рассчитывали во время долгого похода. В результате путь из Константинополя занял на шесть недель больше, чем предполагалось, и только 27 сентября султан наконец разбил лагерь под стенами города. В лучшем случае ему оставался всего лишь месяц подходящего для войны времени — месяц, чтобы заставить сдаться один из самых укрепленных городов Европы. На деле оказалось, что у него было даже еще меньше времени. Вместо мягкого бабьего лета погода все более ухудшалась; на вторую неделю октября дожди сменились снежными бурями; и 14 октября Сулейман отдал приказ отступить на зимние квартиры в Белград. Следующей весной он решил, вопреки всем ожиданиям, не возобновлять наступления и вместо этого вернулся на Босфор.

В то время как султан двигался на Вену, Карл V был на пути в Италию, чтобы заключить необходимые формальные мирные договоры, вытекающие из условий Дамского мира, и короноваться императорским венцом. Коронация не была обязательной церемонией; несколько предшественников, включая его деда Максимилиана, вполне обошлись без нее, да и сам Карл вот уже десять лет занимал трон без этого окончательного подтверждения своей власти. Тем не менее, оставалось фактом, что до тех пор, пока папа не возложит корону на его голову, формально Карл не мог называть себя императором. Для человека, одержимого идеей, что он выполняет божественную миссию, и титул, и церковное таинство были одинаково важны.

По обычаю императоры короновались в Риме; однако после высадки в Генуе в середине августа Карл получил известия о турецком нашествии и сразу же решил, что в такое время путешествовать настолько далеко в глубь полуострова было бы неразумно. Дело было не только в продолжительности поездки, но и в том, что, уехав слишком далеко, он мог бы оказаться опасно отрезанным в случае турецкого наступления. К папе Клименту поспешили гонцы, и было решено, что в подобных обстоятельствах церемония должна быть проведена в значительно более доступной Болонье, которая все еще оставалась под сильным папским контролем. Даже тогда сохранялась неопределенность: на пути в Болонью в сентябре Карл получил срочный призыв от Фердинанда и почти отказался от своих коронационных планов, чтобы мчаться на помощь брату. Только после долгих размышлений он наконец решил, что поступать таким образом не имело смысла. Он мог достичь Вены лишь к тому моменту, когда город был бы уже взят, или султан отступил бы на зиму; и в любом случае тех небольших сил, что были с ним в Италии, было бы недостаточно, чтобы перетянуть чашу весов.

Итак, 5 ноября 1529 года Карл V официально вступил в Болонью, где перед собором Сан Петронио его встречал папа Климент. После короткой церемонии приветствия оба удалились в палаццо дель Подеста, через площадь. Для них были приготовлены апартаменты по соседству; слишком много надо было сделать, много нерешенных вопросов надо было обсудить и разрешить, прежде чем могла бы состояться коронация. В конце концов, прошло всего два года, с тех пор как Рим был разграблен имперскими войсками, а сам Климент был фактически пленником Карла в замке Сант-Анжело; так или иначе, дружеские отношения нужно было восстановить. Затем нужно было составить отдельные мирные договоры со всеми бывшими итальянскими врагами империи, самыми значительными из которых, помимо самого Климента, являлись Венеция, Флоренция и Милан. Только когда повсюду на полуострове установился бы мир, Карл счел бы справедливым преклонить колени перед папой, чтобы получить императорскую корону. Дата коронации была назначена на 24 февраля 1530 года, и приглашения были разосланы всем христианским правителям. Карл и Климент отвели себе чуть менее четырех месяцев на урегулирование будущего Италии.

Император имел преимущество и ни одно из итальянских государств не было в состоянии отклонить любые условия, какие он пожелал бы навязать. Однако его целью было установить мир не временный, но продолжительный, чтобы только иметь возможность сосредоточить внимание, как свое, так и всего христианского мира, на турецкой угрозе. И Карл был полон решимости идти на уступки где только возможно.

По договору, который он заключил с Венецией 23 декабря, республика была обязана — вполне ожидаемо — вернуть Трани, Монополи и другие города и земли в Апулии Неаполитанскому королевству, принадлежавшему Карлу; и, в качестве подачки папе Клименту, вернуть бывшие папские города Равенну и Червию святейшему престолу. Однако эти территориальные потери не нанесли серьезного ущерба благополучию республики. В областях, которые действительно имели значение, — в Ломбардии, Фриули и Венето — все ее владения были подтверждены; но она с некоторой горячностью протестовала, когда Карл предложил возвести на миланский трон Алессандро де Медичи, и император фактически согласился восстановить на троне Франческо Сфорца (несмотря на то, что тот доблестно сражался на стороне французов), настояв лишь, чтобы в замке в центре города по-прежнему находились испанские войска.

Столь же успешно были заключены соглашения со всеми остальными государствами Италии, с которыми империя имела разногласия, — за исключением одного. Два года назад, в 1527 году, флорентийцы в очередной раз подняли восстание против Медичи и изгнали их из города, что было отважным, если не безрассудным, решением поступить таким образом в то время, когда представитель этой всем ненавистной семьи занимал папский престол. И папа Климент, твердо намеренный не оставлять мятеж безнаказанным, не оставил Карлу никаких сомнений, что без твердого обещания послать войска, чтобы вернуть Флоренцию под контроль Медичи, император может забыть обо всех своих планах насчет коронации.

Сначала Карл надеялся мирным путем убедить флорентийцев капитулировать; но воспоминания о Савонароле были еще слишком свежи в их умах, за их защитные укрепления отвечал Микеланджело, и они были полны решимости сражаться. Со вздохом Карл принял неизбежное; если для успеха его политики в Италии нужно было пожертвовать Флоренцией, значит, эта жертва будет принесена.

Все остальные проблемы оказались вполне разрешимыми, и задолго до дня, назначенного для великой церемонии, Карл заложил основы общеитальянского союза, союза, который свидетельствовал о том, что имперское могущество, не имеющее себе равных за прошедшие века, простирается на всю Италию. Правда, этот союз базировался скорее на добровольном дипломатическом объединении, чем на феодальном праве; но, тем не менее, он был реален.

Итак, мир был подписан. Священная лига Коньяка, созданная папой Климентом, и разграбление Рима, устроенное Карлом, были забыты или, по крайней мере, о них перестали говорить. 24 февраля 1530 года в соборе Сан Петронио Карл был сначала миропомазан, а затем принял из рук папы меч, державу, скипетр и, наконец, корону Священной Римской империи. Церемония была немного омрачена, когда временный деревянный мост, соединяющий храм с палаццо Подеста, обрушился, пока его пересекала императорская свита. Из множества пострадавших никто не получил серьезных увечий, праздничное настроение быстро восстановилось, а торжества продлились до поздней ночи.

Это была великолепная церемония, но она была бы более торжественной, если бы хоть кто-нибудь из участников знал, что подобное действо было последним в своем роде.

Священная Римская империя была основана, когда на Рождество 800 года папа Лев III возложил императорскую корону на голову Карла Великого. С тех пор идея папской коронации была неотъемлемой частью самой империи, и много римских королей рисковали своей жизнью, чтобы получить это последнее подтверждение их притязаний. Для некоторых из них сложное путешествие оказалось слишком рискованным в существующих политических условиях; но эти короли, хотя и занимали трон де-факто, никогда не могли называться императорами де-юре. Теперь, с коронацией Карла V, семисотлетняя традиция подошла к концу. Империя еще не прекратила своего существования; но никогда более корона империи не будет получена, даже символически, из рук наместника Христа на земле.

Для сохранения шаткого мира с турками, Гритти назначает своего сына Луиджи, советником к великому визирю Ибрагиму и султану Сулейману. Но, тем не менее, он так и не смог предотвратить нападение Сулеймана I на Корфу в 1537 году, что привело к вовлечению Венеции в войну с турками.

Удача почти совсем отвернулась от Венеции, когда поздней ночью 28 декабря 1538 года дож Андреа Гритти умер в возрасте восьмидесяти четырех лет — говорили, что от неумеренного потребления жареных угрей в сочельник. Он всегда был сластолюбцем; еще перед его выборами сенатор Альвизе Приули слышал ропот: «Мы не можем сделать дожем человека, у которого три бастарда в Турции». И если записи современников заслуживают доверия, впоследствии он должен был произвести на свет, по меньшей мере, еще двоих, одного от монахини по имени Челестина. Возможно, это была единственная причина, почему он никогда не пользовался настоящей любовью подданных. Хотя они были многим ему обязаны — как за его юношеский героизм на полях сражений, так и за более поздние дипломатические успехи, которые принесли венецианцам многие годы мира. Даже на закате своей жизни, в 1537 году, он три дня выступал в сенате против вступления в войну с султаном, но его предложение отклонили перевесом в один голос. Незадолго до этого Гритти добивался официального разрешения отказаться от должности и спокойно удалиться на пенсию в великолепный палаццо, который он построил на площади Сан-Франческо делла Винья. (Но когда он понял, что война неизбежна, то отказался от своей просьбы.) Он был похоронен с пышностью и церемонностью, которые так любил всю свою жизнь, в церкви Сан Франческо делла Винья, постройка которой была завершена Сансовино всего четырьмя годами ранее, его могила находится слева от главного алтаря.

 

Семья Андреа Гритти

Отец: Франческо Гритти

Мать: Виенна Зейна

Род: Гритти

Жена: с 1476 г. Бенедетта Вендрамин (? – 1476 г.)

Дети: Франческо (1476 г. — ?)

Жена:

Дети: Альвизе Луиджи Гритти (1480 г. — 29 сентября 1534 г.), османский дипломат и политик венецианского происхождения, незаконнорождённый сын 77-го дожа Венеции Андреа Гритти от греческой невольницы; регент Венгрии (1530 г. — 1534 г.).

Джорджио

Лоренцо

Пьетро