Кристофоро Моро

67-й венецианский дож был образованным и учёным. После окончания обучения в Падуанском университете он занимал различные государственные посты, а также отличился, будучи капитаном в Брешиа, осаждённый Висконти, и в Падуе. Кристофоро был послом у пап Евгения IV и Николая V. В 1448 г. он был назначен прокурором Сан-Марко.

При правлении Кристофоро Моро Венеция вступила в войну с Османской империей и потеряла важный для её экономики остров Эвбея. Также в это время Венеция столкнулась и с другими угрозами, исходившими от городов Северной Италии, претендовавших на владения республики, а также короля Франции Людовика XI, искавшего возможность расширить своё влияние в Ломбардии за счёт Венеции.

Кристофоро был единственным сыном в семье Лоренцо Моро. Семейство Моро поселилось в Венеции в середине XII века. В течение первых лет их водворения в лагунах, венецианские эмигранты оставались при власти в своих родных городах. Так, Падуя ежегодно отправляла в Риальто консулов; имена некоторых из этих чиновников дошли до нас; это: Альбино Моро, Антонио Кальво, Альберто Фальеро, Томаззо Кандиано, Уго Фосколо, Чезаре Дандоло, от которых пошли корни патрицианских родов Мори, Кальви, Кандиани, Фальери, существовавших вплоть до падения Венецианской республики. В библиотеке монастыря Камадюль де Сант-Мишель близ Венеции хранится указ, изданный сенатом Падуи в 421 году, где предписывается строительство города на Риальто и расселение там жителей близлежащих островов.

Бернардин Сиенский пророчествовал, что однажды Моро станет дожем, и чтобы выполнить торжественную клятву, данную святому Бернардину, Кристофоро начал строительство церкви Сан-Джоббе, которую и посвятил святому. Он завещал своё имущество благотворительным учреждениям, в том числе и церкви Сан-Джоббе. Он был мудрым советником, цензором, децемвиром и, наконец, обладал пурпурным поясом прокуратора. Он был образованным и учёным, как это подтверждают книги и манускрипты монастыря Сан-Сальвадор.

При правлении Моро Венеция вступила в войну с Османской империей. На смену умершему Паскуале Малипьеро пришел Кристофоро Моро, человек с гораздо более сильным характером. Моро был уже стар, но загорелся идеей крестового похода, пожалуй, не меньше римского папы. Его чувства хорошо показывает тот поток писем, которыми он забросал папу, вдохновляя его на решительные действия. Большинство соотечественников его поддерживало. Скорость и мощь турецкого натиска на протяжении последнего десятилетия сказывались на настроениях венецианцев. Большой совет уже заключил антитурецкий союз с Венгрией, а теперь поддержал усилия папы. Вдохновленный, Пий II снова написал дожу, предлагая ему лично присоединиться к нему и герцогу Бургундскому. «Сейчас, — писал он, — не только Греция, но вся Азия, весь Восток содрогается от ужаса… Мы трое стариков, а бог любит троицу. Нашей троице помогла бы Троица Небесная, и наши враги пали бы к нашим ногам». Совет дал согласие — на этот раз 1607 голосами против 11 при 16 воздержавшихся, — чтобы дож и в самом деле отправлялся в поход. Когда через несколько дней дож здраво поразмыслил о своем решении, его попытки отказаться от участия в предприятии были с негодованием отвергнуты. Как сказал один из наиболее бестактных советников, «слава и благоденствие нашей земли для нас дороже вашей персоны».

В апреле 1463 года турецкие войска захватили венецианскую крепость в Аргосе в Греции. Латинский патриарх Виссарион Никейский отправился в Венецию, чтобы убедить венецианцев «встать на защиту веры», то есть вступить в войну с турками. В этом же году Венецией, Венгрией и Албанией под благословением папы была создана коалиция против султана Мехмеда II, угрожавшего Европе своей захватнической политикой.

Было решено, что экспедиция начнется летом 1464 года из Анконы. Однако присоединение Генуи герцогом Миланским в начале этого года серьезно изменило баланс сил в Италии, нарушив равновесие по всему полуострову. На материковой части Италии почти не осталось никого, кто мог бы предоставить войска для крестового похода. На Пасху герцог Бургундский заявил, что не может отсутствовать дома еще год. Тем временем в Риме возник недостаток денег, и подготовка проходила с трудом. Бургундцы заявили, что дела идут еще хуже, чем предполагалось, и готовы только две галеры. Папе, при всем его энтузиазме, не хватало таланта организатора. Он ожидал, что к нему хлынет мощный поток опытных вооруженных наемников, рыцарей и воинов всех мастей со всей Европы, готовых полгода или больше служить на свои средства. Вместо этого явилось множество горе-крестоносцев, не имевших ни гроша за душой, ни обувки на ногах. Весь этот сброд, совершенно незнакомый с дисциплиной, наводнил город в ожидании, когда всем раздадут оружие, всех накормят и довезут до места боевых действий. Венеции некогда было разбираться с этой армией немощных, поэтому их просто отправляли обратно по домам, отказываясь их принимать. В худшем случае они умирали от голода и болезней по пути. Однако в Риме и Анконе их присутствие создавало серьезные трудности.

Вдобавок здоровье папы стало резко ухудшаться. Решения своего, впрочем, он не изменил, и так как время его подходило к концу, он решил больше не медлить. 18 июня он взял крест святого Петра и отбыл сперва по Тибру на барже, потом на носилках через Апеннины. По пути он встречал множество унылых крестоносцев, которые, добравшись до Анконы, не нашли там транспорта для себя и теперь группами разбредались по домам. Такого вида он перенести не мог. Врачи, видя, как он расстроен, говорили, что ему вреден сквозняк, и поплотнее задергивали занавески портшеза. Когда спустя месяц после выхода из Рима кортеж наконец достиг места назначения, всем, кроме самого Пия, было уже ясно, что из крестового похода ничего не выйдет. Обе галеры папы стояли на якоре в бухте. От флота, обещанного Венецией, известий не было. В городе еще оставались несколько рыцарей, у которых хватало средств содержать себя, но не более, выжидая развития событий. Большинство же потеряло надежду и разъехалось по домам.

Наконец 12 августа на горизонте появился венецианский флот из 24 галер. Папу, занимавшего епископский дворец, который находился на холме и был самым высоким в городе строением после собора Сан Кириако, перенесли к окну, чтобы он мог увидеть, как они входят в гавань. У папы был сильный жар, его состояние быстро ухудшалось. На следующий день, когда Кристофоро Моро явился во дворец с визитом, ему сообщили, что его святейшество слишком плохо себя чувствует и принять его не может. Сперва дож подумал, что папа не сдержал своего обещания лично возглавить поход и сказался больным, чтобы уйти от ответственности. Скоро, однако, его врач выяснил, что папа не просто болен, а находится при смерти. На следующий день, 14 августа, делегацию кардиналов на борту кораблей известили о смерти папы. Еще через два дня дож со своим флотом отбыл в Венецию. Так, не начавшись, закончился крестовый поход.

Папа умер как раз вовремя. Проживи он дольше, экспедиция состоялась бы — с ним или без него — и была бы безжалостно разгромлена. Результатом стало бы недоверие к христианству и позор для него. Венецианцы уже понимали это. Масштабные, но безрезультатные совещания, бесконечные колебания, пафосные, благочестивые речи, никак не подтверждаемые делом, пространные проповеди папского легата, кардинала Виссариона — все это не создавало для турецкого нашествия ни малейших преград. Если Мехмеда Завоевателя и можно было остановить, то никак не посредством крестового похода, а с помощью решительной, разумно подготовленной, вполне светской военной кампании.

К несчастью, война, в которую Венеция в союзе с Венгрией оказалась вовлечена после необдуманного захвата Аргоса в 1462 году, оказалась не намного более успешной. Гигантская коринфская стена, защищавшая перешеек, имела 6 миль в длину, двойной ров и 136 башен. Венецианский генерал-капитан Альвизе Лоредано осенью разместил на ней 30 000 солдат, а через несколько месяцев ее смели как карточный домик. За последующие несколько лет серьезных поражений больше не было. Последователи Лоредано — Орсато Джустиниани, Джакомо Лоредано, Виттор Каппелло и командующий сухопутными силами Сигизмондо Малатеста из Римини — могли похвастать парочкой побед на островах и побережье. Однако единственным серьезным завоеванием была Мальвазия (Монемвазия), где под протекторатом Венеции утвердился деспот Фома Палеолог. Позже Мальвазия стала важной военно-морской базой республики.

История этих лет представляет собой поучительную повесть о несогласованных действиях союзных войск и взаимной зависти их командиров, о невыполненных приказах и нарушенных обязательствах, о недоразумениях, обвинениях и упреках. Даже неуклюжая попытка договориться о мире провалилась, благодаря, в основном, действиям генуэзских и флорентийских представительств в Константинополе, всегда готовых продолжить сценарий давней вражды и не терявших возможность истощить ресурсы республики.

Лишь одна фигура героически возвышалась над прочими, но то был не венецианец и не венгр. Уже четверть столетия албанский полководец Скандер-бек, Защитник Христа, как прозвал его сам папа, яростно сражался, защищая свою дикую горную родину от нападений султана. Он оборонялся очень успешно, но в 1467 году умер, оставив Венеции жизненно важную крепость Круя.

Со смертью Скандер-бека будущее стало рисоваться еще более мрачным. К счастью, Мехмед обратил свое внимание на Восток, и республика получила временную передышку. Летом 1469 года от венецианских агентов в Константинополе поступили тревожные сообщения. Султану явно надоела неопределенность и вялые стычки. Он пожелал раз и навсегда избавиться от Венеции, как он избавился от Византии. По этому поводу он задумал вторжение с участием флота, который на протяжении 18 лет непрестанно строился, и сухопутной армии из 80 000 человек во главе с ним самим. Флот уже собирался у Галлиполи, чтобы оттуда плыть на запад, через Эгейское море. Армия собиралась у Адрианополя, откуда должна была через Фракию идти на Фессалию и на юг Македонии. Армия и флот должны были встретиться у первой крупной цели — венецианской колонии Негропонт.

Казалось, после шести лет войны наступает критический момент. Эти годы бездействия дорого обошлись республике — потеряны корабли и люди, деньги и боевой дух. Венеция была утомлена и растеряна. Стало очевидно, что другие христианские державы не осознают всей опасности, предоставляя сражаться одной Венеции и веря, что она может с этой угрозой справиться. Отчаянно, со всей энергией, на которую была способна, Венеция начала подготовку к грядущей битве. Правительство срочно учредило новый налоговый сбор, который принес казне 200 000 дукатов. На эти деньги удалось меньше чем за месяц вооружить 29 галер и довольно много судов меньшего размера. Арсенал увеличили почти вдвое, в его новом отделении трудилось больше тысячи рабочих.

В это время венецианские города пополняли свои запасы: Падуя запасла 3000 дукатов и 5000 мешков сухарей, Верона 2000 дукатов и 5000 мешков, Бреша 4000 дукатов и 8000 мешков. В Рим спешили послы с отчаянным призывом к папе, венецианцу Пьетро Барбо, который после Пия занял престол под именем Павла II. Послы убеждали папу, что Венеция сделала все, что было в ее силах: подготовила корабли, деньги и людей, отдала всю свою кровь, но этого недостаточно. Христианский мир должен поддержать ее, весомо и быстро. В ответ папа объявил полное отпущение грехов каждому, кто будет воевать против турок 4 месяца или оплатит замену себе на этот срок. Кроме этого обещания он мало что мог сделать. Европа не пошевелила даже пальцем, и Венеция осталась одна.

Против внушительного турецкого флота, насчитывающего более трехсот судов, к середине июля генерал-капитан венецианского флота Николо Канал имел в своем распоряжении 53 галеры и 18 кораблей меньшего размера. Еще несколько судов были на подходе. Флот добрался до Крита и занял позицию возле Скифоса, в десяти милях от северного конца узкого пролива между Негропонтом (Негропонт — название, данное венецианцами древнегреческому городу Халкида на острове Эвбея. Постепенно это название распространилось на весь остров — крупнейшую в то время венецианскую колонию в Эгейском море.) и материком.

В 411 году до н. э. в самом узком месте пролива его берега соединили мостом, в честь которого, вероятно, венецианцы и дали название колонии («черный мост»).

Республике остров достался во время всеобщей неразберихи после Четвертого крестового похода. В 1261 году, когда в Константинополь вернулся греческий император, на острове обосновался католический патриарх Восточной епархии. Из-за своих размеров и стратегического положения этот остров стал административным и законодательным центром всех венецианских колоний архипелага, местом расположения губернатора, наделенного широкими полномочиями, и главной базой эгейского флота.

Венецианцы укрепили пролив, построив в его середине, на скалах, маленькую крепость с башенками, так что пролив был теперь надежно перекрыт для всех, кроме бурлящей воды. Сам город защищали внушительные стены, многочисленный гарнизон и обильные запасы на случай долгой осады.

Турецкий авангард 14 июня вошел в Эврип с южной стороны и высадил на остров, у самого города, небольшой отряд. Почти одновременно с этим, что говорит о прекрасной согласованности действий, всегда отличавшей хитроумные операции Мехмеда, прибыл сам султан во главе сухопутного войска и расположился на берегу материковой части. Потом его инженеры, не обращая внимания на мост, принялись возводить новый, понтонный, немного севернее старого. Работы завершились за шесть дней. Мехмед с половиной армии переправился и начал осаду, а вторая половина осталась прикрывать тыл и обеспечивать войско провизией.

Венецианский гарнизон с помощью местных жителей стойко защищал город на протяжении трех недель. За это время они отразили не меньше пяти серьезных атак. Но пушка Мехмеда (быть может, та самая, что разрушила стены самого Константинополя) круглые сутки беспрерывно била в один и тот же участок стены, и в начале июля стало ясно, что вот-вот появится большая брешь. Весть об этом дошла до генерал-капитана. Он был человеком осторожным. Несмотря на усилия всей Венеции поскорее снабдить его флотом, он еще не добрался до северной части пролива. Даже теперь он медлил принимать решение. Его вынудили поторопиться собственные капитаны, и он наконец отдал приказ заходить в канал и идти к турецкому мосту и осажденному городу.

Дул свежий попутный бриз. Прилив тоже благоприятствовал венецианцам. Когда корабли набрали скорость, отчего им было не снести турецкий мост, отрезав Мехмеда от его тылов, как это сделал Хуньяди под Белградом? В самом деле, трудно представить иные цели такого маневра. Но в последний момент мужество покинуло Каналя. На виду у всего города он пошел на попятный и, несмотря на протесты капитанов, приказал развернуть корабли и выходить из канала в безопасное место.

Этим он определил участь Негропонта. Нельзя было яснее показать его защитникам, что они брошены на произвол судьбы. Они продолжали защищаться, но их силы питало теперь лишь отчаяние. На следующий день, 12 июля, армия султана через пролом в стене ворвалась в город. Но битва не закончилась даже на этом. Улицы оказались перегороженными бревнами и бочками, и туркам пришлось испытать на себе не только град из кусков черепицы с крыш, но и потоки горячей извести и кипящей воды из верхних окон. Турки жестоко мстили, убивая мужчин, женщин и детей. К вечеру не многие из жителей Негропонта остались в живых. Правитель города Паоло Эриццо укрылся в одной из башен и сдался только в обмен на обещание сохранить его голову. Верный обещанию, Мехмед приказал разрубить ему туловище.

Вести о падении Негропонта вызвали в Венеции ужас. За этим городом должна была последовать целая череда крепостей на протяжении 120 миль. Одна из крупнейших гаваней в Эгейском море теперь была недоступна для венецианских судов, а турки могли ее использовать как базу для нападения на соседние, мелкие колонии. Теперь купцы, курсирующие между материковой частью Греции и Дарданеллами, вынуждены будут держать путь через юго-запад Пелопоннеса, где из крупных грузовых складов остались только Модона и Корона. В островных колониях единственной силой, способной управиться с местными порядками, были местные правительства. Сильнее всего пострадал моральный дух жителей Восточного Средиземноморья. Если Негропонт, эта жемчужина в короне Венеции, вырвана из нее так легко и так жестоко, всего за один месяц, какие же у остальных шансы уцелеть?

Сенат собрался на экстренное заседание. Купцы на Риальто считали убытки. Вдоль Моло толпился народ в ожидании какого-нибудь корабля с вестями о судьбе родных и знакомых. Весь город пребывал в унынии. Суд постановил лишить полномочий Николо Каналя. Вместо него новым генерал-капитаном назначили Пьетро Мочениго. Ему было приказано доставить Каналя в Венецию в цепях, чтобы он предстал перед судом. Как говорят, Каналь сразу подчинился. «Я здесь, чтобы подчиняться, — пробормотал он, — Делайте со мной, что вам угодно». 19 октября он прибыл в Венецию со своим сыном и секретарем. Для начала его посадили в тюрьму. В ходе расследования все обвинения против него признали справедливыми: в том, что он не защитил Негропонт от первой турецкой атаки, что развернул корабли у турецкого понтонного моста, когда его флот на пятнадцати узлах шел по каналу и мог легко его снести: и что после падения города он позволил турецкому флоту безнаказанно уйти. Иных казнили и за меньшее. Поразительно, что все его наказание заключалось в ссылке в Портогруаро, за 30 миль от Венеции, в штрафе в 500 дукатов и возмещении расходов из жалованья генерал-капитана.

Понятно, что сенат, выносивший приговор, принял во внимание какие-то смягчающие обстоятельства. За плечами Каналя было около тридцати лет безупречной службы, скорее дипломатической, чем военной. Всякий мог его охарактеризовать скорее как сенатора и человека ученого, чем как человека действия. Отчасти вина лежала на том, кто назначил его на должность, для которой он не подходил.

Для Венеции Эвбея была важным источником поставок сельскохозяйственной продукции.

Виновные были наказаны штрафами, и было видно, что ошибка была коллективная. Война должна была быть проведена более энергично, даже при таком явном преимуществе турок. Были недовольные работой правительства, клеветали на дожа, рассматривая его как единственного ответственного за неудачу.

Команда над венецианским флотом перешла к Пьетро Мочениго, будущему дожу, но, учитывая ограниченные ресурсы, венецианцы могли позволить себе совершать только небольшие набеги.

Ситуация так и не улучшилась до кончины дожа 10 ноября 1471 года. Кристофоро Моро умер бездетным и был похоронен в церкви Сан-Джоббе босиком и в одежде францисканского монаха под скромной мраморной плитой, такова была его последняя воля. Все свое имущество он оставил бедным и различным благотворительным организациям и фондам.

Девять лет его правления не стали счастливыми. Все это время тень османской угрозы висела над республикой, как туча. Он пережил своего рода унижение, ввязавшись в злополучный крестовый поход папы Пия, и национальную трагедию — падение Негропонта. Как личность он никогда не был популярен. Маленький, нескладный, страдающий заметным косоглазием, он заслужил репутацию вечно оправдывающегося лицемера и, несмотря на всю благотворительность — скряги.

Семья Кристофоро Моро

Отец: Лоренцо Моро

Мать:

Род: Моро

Жена: Кристина Меммо

Дети: детей не было.