Рашид ад-Дин (Рашид ад-Дин Фазлуллах ибн Абу-ль-Хайр Али Хамадани (Рашид ад-Доулэ; Рашид ат-Табиб — «врач Рашид») (ок. 1247 г. — 18 июля 1318 г.) — персидский государственный деятель, врач и учёный-энциклопедист; министр государства Хулагуидов (1298 г. – 1317 г.). Им составлен исторический труд на персидском языке Джами’ ат-таварих («Сборник летописей»), являющийся важнейшим историческим источником, особенно по истории Монгольской империи и Ирана Хулагуидов.

Рашид ад-Дин поступил на государственную службу в период правления Абака-хана (1265 г. – 1282 г.). При Газане (1295 г. – 1304 г.) выдвинулся на ведущие роли, фактически заняв пост визиря, и осуществил важнейшие экономические реформы. При хане Олджейту (1304 г. – 1316 г.) фактически был первым лицом в управлении государством. В начале правления Абу Саида (1316 г. – 1335 г.) из-за интриг политических противников утратил власть, а затем по ложному обвинению был казнён вместе с сыном.

120-страничный фрагмент одной из иллюстрированных рукописей Джами’ ат-таварих на арабском языке был продан 8 июля 1980 г. на аукционе Сотбис Королевским Азиатским Обществом (Royal Asiatic Society) неизвестному покупателю за 850 тысяч фунтов стерлингов. Это являлось наибольшей суммой, заплаченной когда-либо за арабский манускрипт.

Историческое сочинение на персидском языке Джами ат-таварих было составлено в начале XIV века визирем государства Хулагуидов Рашид ад-Дином по приказанию ильхана Газана. Газан-хан, бывший полиглотом и знатоком истории, особое внимание уделял истории собственного народа. В 1300/1301 г. он приказал Рашид ад-Дину собрать воедино все сведения, касающиеся истории монголов. Основная часть работы, получившая название «Та’рих-и Газани» (рус. «Газанова летопись») была поднесена Олджейту-хану в 1307 году. Полностью труд был закончен к 1310/1311 г.

Над Джами’ ат-таварих под руководством самого Рашид ад-Дина работало несколько человек. В первую очередь это два секретаря визиря — историк Абдаллах Кашани (написавший и самостоятельный труд «История Олджейту-хана»), и, вероятно, Ахмед Бухари. Они, по-видимому, и были составителями чернового текста, по крайней мере, III раздела I части Та’рих-и Газани, то есть истории государства ильханов. В работе принимал участие и чэнсян Болад, приехавший в Персию из Китая в 1286 г., знаток монгольской истории и обычаев. Как сообщает поэт Шемс-ад-дин Кашани, Рашид ад-Дин и Болад изо дня в день занимались вместе, как учитель и ученик: «счастливый эмир рассказывал, учёный везир записывал с его слов». Много исторических сведений было получено от Газан-хана и от других монголов.

Кроме того, для составления глав, связанных с историей Китая, у Рашид ад-дина было двое китайских учёных; для истории Индии — буддийский монах Камалашри из Кашмира. Есть указания на то, что в работе принимал участие и французский католический монах.

В основу Джами’ ат-таварих был положен план из двух основных частей. В первую включена история монголов и основанных ими государств, включая Иран Хулагуидов. Вторая часть включала всемирную историю: всеобщую историю до ислама (написанную в исламской исторической традиции); историю халифата и последующих мусульманских государств до монгольского нашествия — Газневидов, Сельджукидов, хорезмшахов, Гуридов, исмаилитов Аламута; историю немусульманских народов и государств — Китая, древних евреев, «франков», римских пап, «римских» (германских) императоров и Индии — согласно их историческим традициям.

Третья часть — «Пять родословных арабов, евреев, монголов, франков и китайцев».

Была задумана и четвертая часть, которая должна была содержать географическое описание «семи климатов» мира, а также всех торговых путей Монгольской империи. Она либо не была написана, либо погибла при разграблении тебризской библиотеки Рашид ад-Дина после его казни в 1318 году.

Jāmiʿ al-tawārīkh состоит из четырех основных секций различной длины:

1. Taʾrīkh-ī Ghazānī, самая обширная часть, которая включает в себя:

Монгольские и турецкие племена: их история, родословные и легенды.

История монголов от Чингисхана до смерти Махмуда Газана.

2. Вторая часть включает в себя:

История правления Олджейту до 1310 г. (неизвестная копия).

История немонгольских народов Евразии (универсальная история со времени Сотворения мира, последовавшая за организацией работы историка Аббасида аль-Табари в его « Истории пророков и царей», которую часто называют «Историей al-Tabari», и к исторической мусульманской истории Qazi Beiza’i в Neẓām al-tawārīkh:

Адам и патриархи

Цари доисламского Ирана

Мухаммед и халифы (Праведные халифы, Омейяды, Аббасиды и Фатимидские халифы)

Исламские династии Персии (Газневиды, шахи Хорезма, исмаилиты Аламута)

Тюркские народы

История Китая

Еврейская история

Франкистан (т. е. Европа, прежде всего папские государства и Священная Римская империя)

Индийцы

3. Shu’ab-i panjganah («Пять родословных арабов, евреев, монголов, франков и китайцев»). Этот текст существует в двух экземплярах рукописи в библиотеке дворца Топкапы в Стамбуле (ms 2937), но был опубликован только на микрофильме.

4. Suwar al-akalim, географический сборник. К сожалению, он не сохранился ни в одной известной рукописи.

 

ДЖАМИ АТ-ТАВАРИХ

[ПОВЕСТВОВАНИЕ]

О ГАЗАН-ХАНЕ, СЫНЕ АРГУН-ХАНА, СЫНА АБАГА-ХАНА, СЫНА ХУЛАГУ-ХАНА, СЫНА ТУЛУЙ-ХАНА, СЫНА ЧИНГИЗ-ХАНА,

а содержит оно в себе три части

Часть первая. Рассказ об его высоком происхождении, памятка об его делах от поры благословенного рождения его до времени восшествия Аргун-хана на царский престол, памятка о женах и детях его и благородная родословная их.

Часть вторая. События, предшествовавшие его благословенному восшествию, изображение престола, хатун, царевичей и эмиров во время восшествия его на царский престол, летопись поры его царствования, войны, которые он вел, и победы, которые ему достались.

Часть третья. Его похвальный образ жизни, отменные качества души, памятники его справедливости, благодеяний, богоугодных дел, благотворительности, ученого образования и прекрасных обычаев. Проникающие в суть дела речи, которые он произносил в разное время по поводу установления истины и заключавшие в себе соблюдение пользы всех людей, твердые постановления и неотложные распоряжения, которые он издавал по разным случаям. Достопримечательности из рассказов и дел, не вошедшие в две предыдущие части. О них два речения: одно изложено связно и составляет целые рассказы, другое написано порознь, соответственно разным событиям и происшествиям.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ [ПОВЕСТВОВАНИЯ О ГАЗАН-ХАНЕ]

Рассказ об [его] высоком происхождении, памятка об его делах от поры благословенного его рождения до времени восшествия Аргун-хана на царский престол, памятка об его женах и детях и благородная родословная их

Газан-хан – старший сын Аргун-хана. Аргун-хан двенадцати лет от роду посватал за себя его родительницу, дочь Кяхтер-битикчия по имени Култак из рода дурбан. [Он посватал ее] у Корк-Тимура, который был братом Урукту и Мулая. Старшую сестру ее по имени Ашулун посватал за себя царевич Тубшин. Култак обладала чрезвычайной красотою и Аргун-хан любил ее всей душою, так что, когда ее везли в ставку на свадьбу, он хотел было выехать навстречу, но эмиры Сартак и Чочкан [его] удержали, и он от великой радости взобрался на шест шатра, сел на верхнюю подпору и издалека высматривал ее. Короче говоря, после исполнения обряда проводов невесты в дом мужа и свадьбы, соединились благородные начала жизни Газан-хана, и раковина чрева той сияющей луны понесла жемчужину царственного моря. Через девять месяцев, в благословенный предрассветный час пятничной ночи, 29 числа месяца раби’-ал-авваль лета 670, соответствующего 1 числу бир-йигирминч-месяца, в Абескуне в области Мазандеран, под счастливым знаком созвездия Скорпиона … державный Газан-хан из тайны небытия вступил в пределы существования, и очи мира просветились его красою. Много искусных звездочетов, присутствовавших при благословенном рождении, составили гороскоп и, с большой осмотрительностью сделав вывод, нашли, что он родился под очень счастливой звездой. Каждый из них сказал стихи

Взглянул я на звезду твоего счастья и увидел,

[Что] надел твой будет сто тысяч душ.

Все заключили, что это будет великий государь, очень величественный, могущественный и почитаемый и единодушно решили, что

Стихи

Высока эта звезда его счастья,

До лучезарного солнца достает его престол.

Его поручили добронравной кормилице по имени Могалчин, жене китайца по имени Ишенг, которая приехала с Култак-хатун. Она была женщиной пригожего облика, похвального образа жизни, как и подобает кормилицам царевичей. Сын ее Ханду еще жив. Короче говоря, любезная кормилица воспитывала его на заботливой груди. Еще в колыбели, как говорится в стихах,

‛В колыбели он говорил о счастии своего предка,

Следы благородства падают [как лучи] доказательства’,

он произносил прекрасные слова и говорил правильно, так что все оставались в изумлении. Так как у монголов такой обычай, что мужьям кормилиц царевичей не дозволяют сближаться с женами, а китаец Ишенг в ту пору общался с женою, она забеременела и от ее молока у царевича случился понос, то его [Газан-хана] отняли от Могалчин, трех лет от роду посадили на коня и передали родительнице Хасана, который был начальником знаменосцев, из рода сулдус. Имя отца Хасана было Ашту, а матери его Аштай. Сыном Ашту является Тулай, который ходит в эюдэчиях и баурчиях. Когда царевичу исполнилось три года, Аргун-хан отправил эмира Кутлугшаха с зимнего стойбища в Мазандеране за какими-то делами на служение к Абага-хану. В Мугане он прибыл на служение, и Абага-хан расспросил [его] о здоровье царевича Газана. [Кутлугшах] доложил: «Ему-де три года и он уже садится на коня». У Абага-хана загорелось сильное желание увидеть его. В час его [Кутлугшаха] возвращения, он сказал: «Я уже состарился и нет-нет да западает на сердце думка о последней дороге. Хотя мой сын Аргун очень любит [своего] сына Газана и не захочет с ним расстаться, поскольку он у него единственный, [все же] у меня заветное желание, чтобы он прислал его ко мне, дабы он запускал ястребов и кобчиков и приносил [с охоты] лучшие части животных». Когда эмир Кутлугшах передал такое известие Аргуну, тот сказал: «У меня ведь только вот этот сын, как я могу [его] отослать, а надобно повиноваться указу отца. Лучше я сам поеду на служение и возьму его с собою туда». В начале весны, случившейся в месяцах лета [6]73 [1274/75], он из Мазандерана отправился на служение к царственному отцу и взял с собою царевича. В Кунгуруланге он прибыл на служение. Когда Абага-хан услышал весть об их приезде, он, страстно жаждая свидания с царевичем Газаном, выехал навстречу. Увидев его, он снял его с лошади, посадил впереди седла своего коня и радовался свиданию с ним. Так как он усмотрел в нем царственную благодать и врожденные свойства государя, то сказал: «Этот отрок достоин того, чтобы быть при мне, я бы его сам воспитывал». Хотя он [Абага-хан] очень любил Аргуна, но вследствие расположения к Газану, любовь к последнему выросла в его сердце сильнее. В ту пору он постоянно весь был занят только пиршествами и увеселениями в честь благополучного приезда этого внука, и всех жаловал и дарил. В час возвращения Абага-хан сказал: «Пусть Газан-хан останется здесь для того, чтобы я его воспитал». Поскольку у старшей Булуган-хатун не было детей мужского пола, Аргун-хан доложил: «Ежели-де будет указ, я его отдам в услужение гулямом Булуган-хатун». Абага-хан одобрил. Булуган-хатун отправлялась в путь в Сугурлук. Аргун проследовал за ней один перегон и, устроив угощение, препоручил ей Газана, а сам вернулся в Хорасан. Булуган-хатун сильно обрадовалась и говорила: «Это щедрость и дар божий, он мне словно сын родной». Аргун оставил при нем десять нукеров из рода онкут: Хасана, Кокея, Маджара, Адарама, Букая, Кардогмиша, Калчая, Алтуна, Букаж [и] Акбачи. Абага-хан приказал: «Быть Газану в этой ставке, а ставке причисленной к нему. Пусть он владеет этой ставкой после меня и будет [моим] заместителем». Короче говоря, царевич Газан пребывал в ставке Булуган-хатун и неотлучно состоял при Абага-хане. Оттого, что он был малым дитятей, Абага-хан любил его больше младшего сына своего Гейхату, так что если Гейхату в играх его обижал, [Абага-хан] с него взыскивал.

Так как Абага-хан тяготился людской толпой и сутолокой, он в ту пору посватал за себя Тудай-хатун и очень ее полюбил. Он устраивал ее в полуфарсанге от ставок и не допускал туда никого из братьев и сыновей. Из сильной любви к Газану, он поселял его рядом с ней. Пьяный и трезвый, на охоте, в пути и дома и в час урочный и неурочный [Абага-хан] держал при себе Газана и мгновения не мог вытерпеть, чтобы не видеть его, и постоянно говорил: «Только при этом мальчике появляется счастье и благополучие». Так как Газан был очень смышлен, то он с ранних детских лет собирал детей и сверстников и учил их правилам, военному строю и способам боя. Он назначал между ними степени старших и младших родственников и названных братьев-сватов. Если кто-либо пытался выходить за пределы [степени], с того он взыскивал по ясе, налагал наказание и выговаривал. Он не забавлялся по обыкновению детей куклами и игрушками, а игра его состояла в том, что он приказывал сшить войлок и ткань наподобие людей и лошадей, надевал на них оружие, расставлял друг против друга, словно два войска, и повелевал сражаться и биться. Когда ему исполнилось пять лет, Абага-хан поручил его китайскому бахши Яруку, чтобы он его воспитал и обучил монгольскому и уйгурскому письму, наукам и хорошим их [бахшиев] приемам. В течение пяти лет он превзошел в совершенстве эти предметы, а затем упражнялся в искусстве верховой езды и стрельбы из лука.

Стихи

Еще изо рта у него исходил запах молока,

А у него уже являлась мысль о сабле и стрелах.

Он постоянно запускал соколов и так гонял вскачь лошадей, что люди диву давались.

В лето 678 [1279/80], когда Абага-хан для отражения дружины караунов, опустошавших Фарс, направился в Хорасан, он взял с собою Булуган-хатун и Газана. Аргун выехал навстречу, примкнул на служение в Семнане, и отец с сыном снова увиделись. Выступив из Семнана, они охотились в Ахрикухе, что между Семнаном и Дамганом. Газану было восемь лет. Он убил там дичину и, поскольку это была [его] первая добыча, то для помазания жиром его рук на три дня задержались в Дамгане и забавлялись пиршествами и увеселениями. Корчи-Бука, который был мергеном, то есть метко поражал дичь, помазал царевича Газана. Когда [Абага-хан] ехал из Дамгана, он по той причине, что была ранняя весна и трава еще не совсем выросла, приказал, чтобы Булуган-хатун вместе с Газаном поехали дорогой через Мазандеран, а сам отправился на Бистам. Они пошли дорогой на Шахрек-и Нов и присоединились к Абага-хану на луговьях Радкана. Абага-хан двигался на Кейту-Джам и Герат. Аргун-хана он отправил в Гур и Гарчу для отражения караунов. Газан доложил: «Ежели-де будет указ, я поеду и сделаю отцу угощение». Абага-хан одобрил и пожаловал ему один бурдюк собственного вина, чтобы он отправился вслед за отцом. В Баг-и …  под Тусом он ему устроил угощение, простился и вернулся обратно.

Абага-хан отослал Сельджук-хатун в Демавенд, а вместе с ней также Газана. Он призвал Майджу-бахши, отца эмира Тарамдаза, и его мать Тугелтей [?] и сказал: «У меня к вам полное доверие и я препоручаю вам Газана как сына. Китаец Ярук-бахши пусть тоже будет с вами. Поезжайте вместе с Сельджук-хатун на летовку в Демавенд, чтобы он [Газан] получил хорошее удовольствие». То лето они провели в Демавенде, а осенью, когда Абага-хан возвращался, Газан в Верамине Рейском прибыл [к нему] на служение. Из большой любви Абага-хан в неурочный час надевал старую шапку и неузнаваемый приходил в шатер Газана. Лежа на постели он играл с ним и его раздевал. Аштай-эгэчи он приказывал не класть ему [Газану] подушки, а также не дозволял, как принято для царевичей, навязывать подушку на седло его лошади. Он приказал сажать его на голое седло, чтобы он закалялся. Тукитай-хатун часто просила: «Ведь у меня нет сына, вот ежели бы государь отдал мне в сыновья Газана, [на то] он судья». Поскольку Абага-хан любил Булуган-хатун и желал, чтобы та ставка [ее] досталась Газан-хану, отвечал: «Его-де отец, Аргун, отдал его в сыновья Булуган-хатун, как можно отнимать». Постоянно он говорил: «На челе этого отрока видны следы могущества и счастья», – и приводил монгольскую поговорку: он словно зуб в брюхе, то есть мягкое брюхо, в котором растет зуб. В играх [Абага-хан] так его и называл.

20 числа месяца зи-л-хиджджэ 680 года [1 IV 1282], когда Абага-хан, вернувшись из Багдада, скончался в Хамадане, Газану было десять лет. Он горько оплакивал событие с ним [Абага-ханом], так что плачем и рыданиями разжалобил хатун и эмиров. После того как Аргун-хан прибыл из Хорасана, явился в ставки в Мераге, а затем, по восшествии Ахмеда, снова вернулся обратно, Газан постоянно находился при Булуган-хатун. В [6]81 году [1282/83] когда Булуган-хатун зимовала в Багдаде, вместе с ней были царевичи Гейхату и Газан. Ахмед находился в Арране, а Аргун приехал из Хорасана в Багдад и ту зиму провел там. Весною Булуган-хатун направилась в Хорасан. Аргун-хан посватался и женился на ней. Газан по обыкновению постоянно пребывал в ее ставке, а во время похода Ахмеда в Хорасан, Аргун пожелал, чтобы он вернулся обратно, согласно тому, как было представлено в повествовании об Аргуне. Он послал Газана к нему [Ахмеду], и [Газан] прибыл к нему в окрестностях Семнана. Ахмед узрел на нем царственную благодать, обласкал его, выказал полное расположение и в Бистаме дал [ему] позволение удалиться. Когда Аргун явился к Ахмеду, у Ахмеда находился Ильдар. Против Аргуна он говорил безумные речи. Газан на его счет проявил такое красноречие, что все остались в изумлении от его прекрасных ответов и вопросов.

После того как господь всевышний дал Аргуну победу и он последовал за Ахмедом в Азербайджан, Булуган-хатун тоже направилась в те края. Газана же оставили наместником в Хорасане. Большая часть обозов, эв-огланы и Эсэн-Бука, эмир той ставки, и все сокровища были оставлены там для Газана. Когда Булуган-хатун скончалась, Аргун-хан через некоторое время посватал эту Булуган-хатун, которая теперь [еще] жива, и приехал в ее [старшей Булуган-хатун] юрт. Проверив сокровища покойной Булуган-хатун, он выделил для себя кое-что из одежд и золотых и серебряных вещей, а об остальном сказал: «Эти сокровища, юрт и ставка по указу Абага-хана принадлежат Газану. Надобно их опечатать». Люди, которые видели эти сокровища, рассказывают, что подобных сокровищ ни у кого никогда не бывало, потому что там было не столько жемчуга, драгоценных вещей и лалов, чтобы можно описать. А причина тому была такова. Поскольку [Абага-хан] очень любил Булуган-хатун, он всегда, когда входил в казнохранилище, выбирал редкостный драгоценный камень и тайком дарил ей. После кончины Булуган-хатун, казначеи [к казне] протягивали воровские руки. Газану становилось [об этом] известно, и он всегда взыскивал за это. Сокровищница эта постоянно была опечатана.

Когда Аргун-хан скончался, Гейхату-хан взял Булуган-хатун без ее воли [себе в жены] и не позволял, чтобы Газан к ней являлся, как об этом было говорено в повествовании об Аргун-хане. [Гейхату-хан] удалил его из Тебриза и его очень тяготило такое положение. Он терпеливо его переносил до тех пор, пока после события с Гейхату, он не стал государем, одержав победу над Байду, и не взял Булуган-хатун [в жены]. В конце зи-л-ка’дэ 694 года [нач. X 1295] справедливость была восстановлена. Когда Аргун-хан прибыл из Хорасана и воссел на престол, он Газана оставил там своим наместником. После этого им уже не пришлось встретиться. Подробности этих обстоятельств будут упомянуты в двух следующих частях ‛если захочет бог’.

Памятка о женах и детях

Сначала Газан [взял в жены] Йиди-Куртука дочь Менгу-Тимур-гургена из рода сулдус, мать которой была Туглугшах, сестра Мубарекшаха, сына Карахулагу сына Йисутуя, сына Муатугэна, сына Чагатая. Затем хорасанку Булуган-хатун дочь эмира Тесукэ, мать которой была дочерью Аргун-аги. Затем Ашиль-хатун дочь тысячника Тук-Тимура, сына темника Нокая-яргучи. Затем Кокечи-хатун, привезенную из Монголии, из родственниц старшей Булуган-хатун, ее он посадил на место Докуз-хатун и Тукитай-хатун. Затем Булуган-хатун, дочь Отмана, внука Абатай-нойона. От нее он имел сына, по имени Алачу, который умер в детстве, и дочь по имени Олджей-Кутлуг. Ее он помолвил за своего племянника.

Затем он взял в жены Донди-хатун. Затем он посватал за себя Керемун-хатун дочь Кутлуг-Тимура, сына Абатай-нойона, и посадил ее на место Кокечи-хатун. Это было изложено повествование о женах Газана. Родословная же его благородных потомков излагается в следующем виде.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПОВЕСТВОВАНИЯ О ГАЗАН-ХАНЕ

События, предшествовавшие его благословенному восшествию [на престол]. Изображение престола, хатун, царевичей и эмиров при восшествии его на царский престол. Летопись поры его царствования, войны, которые он вел, и победы, которые ему достались.

События, предшествовавшие его благословенному восшествию от той поры, когда Аргун-хан назначил его наместником в Хорасане, до времени победы над Байду, а [изложены] они в нескольких рассказах.

Рассказ о делах Газан-хана в Хорасане в пору отца [его] Аргун-хана

Когда Аргун-хан с помощью всевышнего творца спасся из рук Ахмеда, он последовал за ним в Азербайджан и сел на царский престол. Царевича Газана он поставил своим наместником в Хорасане, отдал ему эти владения с большими дружинами и доверил ему ту границу, а [граница та] из самых важных. Согласно указу отца, он пребывал там и властно правил и рядил дела тех владений. Постоянно по всяким важным делам туда и обратно ездили гонцы. Эмир Новруз состоял при нем и усердно старался по войсковым делам и по должности эмира. В месяце зи-л-хиджджэ лета 687 [I 1289], когда царевич Газан вернулся с зимовки из Мерва, состоявший при нем на службе Новруз, испугавшись молвы о казни Букая с нукерами, доложил: «Раз-де ходит молва о врагах, то я хочу отправиться к своему стойбищу, да сделать смотр полкам, дабы повести дружины, ежели понадобится». Под таким предлогом он, получив позволение, повернул обратно, а жену свою царевну Туган[чук] с родительницей Сурмиш и братьев Ойратай-Газана, Хаджи и Нарин-Хаджи, и племянников оставил на служении при [Газан-хане]. Аргун-хан старшим эмиром и хакимом послал в Хорасан эмира Текнэ и он и Букай служили неотлучно, но Газану не нравился обычай и образ действий Текнэ и, поскольку [Текнэ] пришелся ему не по нраву, [Газан-хан] не давал ему делать того, что он хотел. Из Азербайджана вернулся обратно эмир Кутлугшах-нойон и по причине нездоровья пребывал в окрестностях Хучана. Новруз же отправился в Дерегез, свое зимнее стойбище. Ту зиму царевич Киншу согласно указу зимовал в Герате.

Когда пришла весна, царевич Газан из Мерва перекочевал в Серахс и задержался там на несколько дней, а затем перешел в Каратепе близ Серахса, чтобы дать скоту нагулять тела, и занялся пиршествами и стрельбою из лука. Новруз из страха, что Аргун-хан заподозрит его [в сообщничестве] с Букаем, непрестанно слал [гонцов] и извинялся, что болезнь ноги мешает ему явиться на служение. Он созвал своих сотников и приверженцев и сказал: «Я-де слышал, что от Аргун-хана к царевичу Газану пришел ярлык, гласящий, что Новруз и приверженцы [его] были в заговоре с Букаем. Надобно, мол, их схватить и всех казнить». Поскольку царевич Киншу посватал сестру Новруза, он [Новруз] и ему послал такого же рода известие и, запугав, сделал его своим единомышленником. Около того же времени прибыли Садак-тархан и Беклемиш, которых Газан посылал на служение к Аргун-хану. В течение месяца [Газан] пробыл в Каратепе. Распространилась молва о мятеже Новруза. Между тем прибыл также и эмир Кутлугшах. Сурмиш, мать Новруза, царевна Туган[чук], братья и племянники его, которые там находились, под тем предлогом, что Новруз выдавал дочь за Сарабана сына Никпея, просили позволения поехать и вернуться после свадьбы обратно: «Нас-де люди дожидают, пока мы не приедем и не справим свадьбу». Когда они уехали и присоединились к Новрузу, Газан в начале месяца раби’-ал-авваль 688 года [кон. III 1289] выступил из Каратепе и направился в Тус и Радкан. Садака он послал гонцом к Новрузу: «Мы, выступив, идем туда. Тебе же надобно явиться к реке [местности] Мерганэ, которая [зовется] Кешефруд». Когда Садак прибыл к Новрузу, Новруз его схватил, накрепко связал и допрашивал под ударами палок и дубинок. «Ты-де был на служении у Аргун-хана, сказывай, какой приговор он вынес мне». Садак ответил: «Добрый и хороший». [Новруз] намерился было его убить, и Садак из страха за жизнь сказал несколько несвязных слов. Родительница Сурмиш и царевна Туган[чук] воспрепятствовали его казни. Его заковали и бросили в тюрьму, а [Новруз] преградил все дороги и начал мятеж и усобицу.

Газан расположился у Пул-и Му’ин на реке Кешефруд. В четверг 27 числа месяца раби’-ал-авваль [6]88 года [21 IV 1239], Новруз с бывшей у него дружиной пошел на большую ставку. Случайно у реки остановились Бука, Текнэ, Корк и прочие эмиры, [так что] собралось превеликое полчище, а ставка расположилась в стороне от реки у холма. Благоволение господне было на [стороне] Газана. Новруз принял это полчище за eгo ставку, окружил их [эмиров], как это в обычае у монголов, и [дружина его] подняла боевой клич и крик. По милости господней Газан рано поднялся и умывал лицо. Явились приближенные и эмир Кутлугшах сел [на коня]. Когда суматоха и крик возросли, Газан сел верхом и с эмиром Кутлугшахом по Нишапурской дороге направился в рибат Сенгбест. С божьей помощью он избавился от этой внезапной беды. Новруз захватил эмиров Букая, Текнэ и Корка и приказал, чтобы ставка и лагери эмиров целиком двинулись в путь. Он отправил их в … и все разграбили, а Букая убили. Остальных эмиров [Новруз] держал у себя в заключении.

Когда Газан прибыл в Нишапур, там находились эмиры Саталмиш и Мулай. Они примкнули к [Газану], и он двинулся в Мазандеран. Конюшие выронили из дорожного мешка собственную кольчугу [Газана], которая была весьма хороша и прекрасна. Несколько времени ее разыскивали, но она не нашлась. Причиною похода в Мазандеран было присутствие там царевича Хуладжу. Распространяли молву, что он заодно с Новрузом и Новруз писал по областям грамоты так: «по указу Хуладжу», «по повелению Киншу». Газан решил схватить Хуладжу раньше, чем он успеет соединиться с Новрузом. Как можно скорее он двинулся в путь, так что на пятый день по выступлении из Нишапура уже расположился в виду Шахрек-и Нов. Эмир Кур-Тимур отделился, а эмиры мазандеранских дружин прибыли на служение. Хуладжу находился в виду Джурджана, близ Гурдагы. В пятницу 7 числа месяца раби’-ал-ахыра [30 IV 1289] [Газан] устремился на Хуладжу. Не доходя до его лагеря, [дружины] подняли боевой клич и крик. У Хуладжу болели ноги, и он, не надев сапог, вышел с луком и стрелами и ударился в бегство. Когда воины добрались до его палатки, то его не нашли. Эмиры Мулай и Баянджар пустились в погоню за ним, поймали его близ Сенг-и Савада и доставили обратно, а лагерь его разграбили. Когда его привели на служение к [Газану] и стали допрашивать о делах Новруза, он отрицал и говорил: «Мне-де об его делах неведомо и я с ним заодно не был. Никогда у меня таких помыслов не бывало». Газан в тот день расположился в окрестностях Джурджана, а на другой день отправил Хуладжу под присмотром Бай-Тимура на служение к Аргун-хану. Пробыв [там] один день, Газан учинил смотр дружинам и двинулся оттуда на Хабушан, Тус и Радкан для отражения Новруза, так что на седьмой день уже расположился в Султанмайдан-и Кялидар, [пройдя] почти восемьдесят фарсангов. К концу дня от дозоров пришло известие, что вдали чернеется вражеская рать. Было приказано, чтобы все войско изготовилось к бою, а мятежники, когда увидели издали победоносное войско, удалились в Радкан. Державные знамена ту ночь ночевали в Султанмайдане. Прошел сильный ливень, так что большая часть панцырей и конских доспехов попортилась. Наутро 15 числа месяца раби’-ал-ахыра [8 V] державные знамена направились на Новруза в Радкан. В предполуденный час в местности Инчгесу им случилось сойтись с Новрузом, и с обеих сторон построили ряды. Победоносное войско со страшной отвагой ринулось на них [врагов] и крепко билось, в особенности эмир Кутлугшах. А с той стороны стойко держались Киншу, Новруз и Текнэ. В конце концов в дружинах этой стороны проявилась слабость, и они стали отступать. Державные же знамена стойко держались на своем месте. [Газан] приказал эмирам Кутлуг-шаху, Саталмишу и Сутаю собрать дружины, но сколько они ни силились, не было мочи повернуть их обратно. Тогда благословенные знамена двинулись по Аргиянской дороге в Джувейн, а вслед [за ними] подоспели военачальники Уйгуртай-Газан и другие. Из всей округи Джувейна ни одна душа не явилась на служение к [Газану], кроме михтара Наджиб-ад-дина Фарраша. Как только [Газан] прибыл к Зирабаду, он [Наджиб-ад-дин] вышел [к нему], соблюл добрый обычай служения, поднес прекрасных лошадей и оказал разного рода достойные услуги. Государь ислама, когда воссел на царский престол, разумеется, обласкал его по справедливости, выказал ему полное благоволение, принял в число своих приближенных, подарил ему деревню Зирабад, которая была инджу, пожаловал ему тарханную грамоту, доверил ему должность казначея, отдал ему, детям его и потомкам место мутаваллия ханкаха, который построил в деревне Бузинджирд, [в одном] из уездов Хамадана. Это прекрасное и большое здание, которому он отказал множество поместий и недвижимости на богоугодные дела. [Наджиб-ад-дин Фарраш] был окинут взором царской милости и благосклонности, и да не будет скрыто, что каждый, кто сослужит царям добрую и похвальную службу, обретет ее плоды и пользу и в глазах прочих будет иметь почет и уважение. Он и поныне, [т.е. в] пору Олджейту, ‛да увековечит господь его власть’, исправляет эту должность с почетом и уважением и, по-прежнему, он человек честный, порядочный, доброго нрава, похвального образа жизни и великодушный, так что достоин царской службы. Постоянно он творит добрые и богоугодные дела и множество благочестивых и ученых людей и людей других разрядов обрели покой его щедротами.

В общем, когда державные знамена приблизились к Джаджерму, учинили совет: «Итти ли нам лучше на служение к Аргун-хану или остановиться в Кальпуше». Газан сказал: «Раз мы послали гонцов Ягмиша и Ирмини-Белу, то надобно обождать, каково придет решение». Он остановился в Кальпуше, так как там находится юрт Уйгуртай-Газана и он же ведал Мазандераном. Там он [Уйгуртай-Газан] оказал добрые услуги и расставил дозоры до Семенгана и Джурмагана. В те дни из области Бейхак прибыл Низам-ад-дин Яхья и доставил его высочеству то, в чем нуждалась ставка: охотничьих лошадей, золотую и серебряную утварь, царский приемный шатер, серапердэ, ковры, сосуды, мулов и верблюдов. Эмирам он тоже оказал добрые услуги и, согласно приказу, вернулся обратно в Бейхак, чтобы приготовить деньги и тагар для войска.

За два дня до битвы с Новрузом, эмир Аладу и многие эмиры дружины караунов напали на лагерь Новруза и все разграбили. Когда Новруз осведомился об этом обстоятельстве, он пустился за ними в погоню, а Киншу и прочие остановились в Радкане. Как это в обычае у караунов, они после того грабежа разделились на два-три отряда и отпали от эмира Аладу. Часть из них пришла к Новрузу, а часть отправилась к своим жилищам и положила начало смуте и беспорядку. Когда Аладу увидел, что они разбежались и рассеялись, он оставил свой лагерь в пределах Бадгиса в [долине, называемой] Дерэ-и Мухкям, а сам примкнул на служение к [Газану]. Газан оказал ему много милости и благосклонности. В Кальпуше пришлось пробыть сорок дней. Когда от Аргун-хана прибыли войска, предводитель их царевич Байду и Нурин-ага с сыном явились на служение. Несколько дней провели пируя, [а затем] под счастливой звездою выступили оттуда по Семенганской дороге в Хабушан. Новруз, когда проведал о прибытии войск из Ирака, понял что они намереваются итти на него, отослал свой лагерь и челядинцев в Герат, а сам продвинулся до границ Джурмагана. Увидев, что у него нет силы сопротивляться, он повернул обратно, а победоносная рать шла следом за ним до границ Джама. В местности Бухар-сарай, что выше Джама, пришли с изъявлением покорности Олджейту с толпою караунов и Тамачи сын Яка-Яндуна [?], нукеры Новруза. Когда подошли к Харджирду Джамскому, [оказалось, что] Новруз угнал и вел с собою весь скот, который нашел в Хорасане, как принадлежавший ему самому и его воинам, так и арабам, туркменам и прочим. Подвигаясь вперед, победоносная рать увидела, что от самого Джама и до Герата все горы и степи были полны брошенного скота. В нескольких местах пало и гнило столько животных, что от зловония нельзя было пройти. Монголы ловили этот скот, уводили с собой и в деревнях продавали овец по данеку за голову. Когда вышел приказ не обращаться к военной добыче, они больше не осмеливались ловить.

Новруз захватил с собою наличные деньги и добро, которое нашел полегче, и с царевной Туган[чук], юртами братьев и ограниченным числом людей выступил по дороге на Сабзевар и Фарах по безводной пустыне. Поскольку было жаркое время года, Газан не счел полезным посылать в погоню войско по этой дороге. Он остановился под Гератом подле моста Малян и отправил эмиров в Бадгис за Киншу и большой ставкой. Киншу, узнав [об этом], выступил со своими женами, детьми и челядинцами в горы Гура и Гарчистана. Эмиры двинули в путь большую ставку, Текнэ и дружину караунов, находившуюся при нем, и всех доставили в Герат. Между прочим, твердость и стойкость Киншу проявились в том, что он за это время не присвоил ни одного динара из царской казны, ни имущества, ни скота из лагерей эмиров, а, напротив, оказал добрые услуги.

Через несколько дней выступили из Герата и направились в Радкан. Оттуда [Газан] отправил Уйгуртай-Газана в сопровождении Текнэ на служение к Аргун-хану, чтобы представить отчет о военных делах в Хорасане. Несмотря на такую смуту и беспорядок, которые происходили в Хорасане, Газан ни на мгновение не пренебрегал обычаями правосудия и справедливости, чрезвычайно усердно заботился о ра’иятах и распорядился, чтобы ни одна душа из людей ратных и прочих не чинила потрав на пашнях и в садах жителей, ни в коем случае не скармливала скоту зерновых хлебов, не опустошала владений и не притесняла ра’иятов. С толпою караунов, которых разместили в окрестностях Джама, он из Радкана перекочевал в Шутуркух, чтобы там летовать. Там он с царевичем Байду, эмиром Нурином и другими военачальниками, которые прибыли, предавался пирам и вину и оказывал им милости. В это время от дозоров пришло известие, что показался враг. Державные знамена двинулись в Радкан, но слух тот оказался ложным. Вследствие постоянного питья вина [с Газаном] приключилась болезнь. Оттуда перешли в Хабушан и болезнь держалась почти сорок дней, а затем опять уступила прежнему здоровью.

В ту пору от его высочества Аргун-хана прибыли эмир Шиктур-ага и Туган. То лето и осень провели в окрестностях Хабушана, Радкана и Шутуркуха. Когда похолодало, порешили зимовать в Нишапуре. Газан стал на зимовку в …, а царевич Байду в местности Шамаган, что между Бейхаком и Нишапуром. В ту зиму стояла великая стужа, выпало много снега, большая часть лошадей пала, и множество [ратных] людей остались пешими. Когда наступила весна [6]89 года [1290], перешли на летовку в окрестности Радкана, Хабашана и Шутуркуха.

В тот год повсюду царила безопасность и от Аргун-хана доставили казну и поделили ее между воинами. Туган дошел до пределов Бадгиса и вернулся обратно. Так как в Хорасане не находилось тагара для войск, то в начале лета было решено, что царевич Байду и прибывшие из Ирака и Азербайджана дружины вернутся обратно, а Нурин-ага останется служить. Прощаясь с Байду, Газан дошел до границ Бама и Аргияна и повернул назад.

В то лето часть караунов изменила, вторглась в область Джувейна [под] предводительством Данишменд-бахадура и производила опустошения. Для отражения их был назначен эмир Мулай. Летом и осенью Газан занимался охотой и игрищами в окрестностях Хабушана и Радкана, эмиры – войсковыми делами, а чиновники дивана – сбором налогов и заготовлением тагара для войск. Зимовал [Газан] на [реке] Тежене [в] Баверде. Он приказал построить плотину на реке, которую называют Кал-и Тежен, и привел этим в цветущее состояние несколько деревень.

В ту осень от Аргун-хана прибыл Хорезми-тархан, чтобы управлять делами Хорасана и местными налогами. Газан приказал, чтобы действовали по указу. По указу наибы в Кухистане схватили Тугана и доставили на служение, а всех писцов и чиновников хорасанских взяли под стражу и приставили к ним приставов. В конце зимы толпище караунов подняло мятеж в окрестностях Серахса и подалось к Мерву. Державные знамена двинулись к Дерэ-и Маргэ, а для отражения их [караунов] и приведения к покорности, царевич Газан отправил Аладу-нойона. [Сам] он некоторое время пробыл в окрестностях Ажджа и Шовгана, а оттуда пошел на Серахс и расположился в Каратепе, который называют Ширсейль.

Рассказ о неповиновении Новруза, хождении [его] к Кайду-хану и прибытии обратно для битвы

В месяцах лета 690 [1291] прошел слух, что Новруз с Сарабаном, Эбугэн-огулом, Урук-Тимуром, эмиром Ясауром и другими, с полночисленным войском идут в поход на Хорасан. Причина была такова. Когда Новруз, разбитый, бежал из окрестностей Герата, он подался к Кайду. После множества услуг он попросил [у него] войска. Кайду, по его просьбе, прислал ему войско, а вслед за ним отправил своего сына Сарабана тоже с войском. Газан выслал на разведку Кабарту с отрядом храбрецов. Они дошли до Мургаба, вернулись обратно и сообщили: «Враг действительно наступает и рать [его] велика». Так как дружины не были в сборе, то выступили из Каратепе и отправились в местность Мерганэ [на] Кешефруде, чтобы там дождаться прихода Кутлугшаха с дружинами, зимовавшими в Герате. Эмира Кунчека послали за мазандеранскими дружинами. Когда подошли к Пул-и Му’ину, эмир Мулай попросил разрешения отправиться в Кухистан и привести тамошние войска. Слухи же о враге непрестанно прибывали, и [Газан], выступив оттуда, остановился повыше Мешхеда [имама] Ризы и стал поджидать Кутлугшаха. В [тот] день из Азербайджана явился Кабан-ахтачи, которого тамошние мятежные эмиры, убившие Чуши, Урдукия и Са’д-ад-довлэ, прислали, чтобы он с несколькими негодяями поднял в Хорасане смуту. Он сообщил, что от Аргун-хана идут азербайджанские и иракские дружины. Газан, который был человеком прозорливым и догадливым, понял, что он лжет, но поскольку слухи о враге все прибывали и прибывали, он не стал разбирать этого дела. На другой день приехал Кутлугшах и доложил, что вражья рать дошла до рибата Сенгбест. Газан его обласкал, надел на него кафтан со своего плеча и вечером отпустил обратно, чтобы наутро рано он привел к нему ниже Мешхеда дружины для битвы. В полночь от дозоров пришло известие, что вражья рать перешла Пул-и Му’ин. Высочайшее усмотрение признало необходимым в ту же ночь отправить большую ставку и жен в Эсфераин. Рано поутру, 1 числа месяца раби’-ал-ахыра 690 года [3 IV 1291], он выступил оттуда и расположился ниже Мешхеда [имама] Ризы. При нем на служении находились эмиры Нурин-ага, Аладу, Уйгуртай-Газан и другие. Задержавшись там на час, [Газан] привел в боевую готовность войско и стал дожидаться прибытия Кутлугшаха, чтобы дать сражение врагу. В полдень от Кутлугшаха явился к Газану Чамча и доложил: «Когда мы дошли до рибата Сенгбест, вся [вражеская] рать двинулась через Ведженег и Исхакабад на Нишапур». Вслед за ним на служение прибыл Кутлугшах, а через часок зачернелась [вражеская] рать. Поскольку их [врагов] было множество, а на этой стороне [воинов] мало, эмиры решили, что биться не стоит. Аладу доложил: «Нам не следует меряться с ними силою», – и привел монгольскую поговорку: «легко сойтись с врагом, да трудно от него отвязаться. Давно уже вы знаете ответ Аргун-хана, сегодня же ответ мой». Благословенное мнение остановилось на том, чтобы отступить назад до такого места, где соберутся все дружины. Оттуда [Газан] двинулся в Радкан, а враг все шел следом. В конце дня близ Туса они напали на вражеское войско и бились, а на другой день пошли дальше. В нескольких местах [Газан] приказывал остановиться, чтобы сразиться, но случая не выпадало. Вечером он расположился в Султанмайдане, а на заре двинулся дальше.

Аладу доложил: «Раз-де сейчас не удается сразиться, а лагери мои и [лагери] большей части войск перешли в Джувейн, то, ежели будет указ, я отправлюсь за ними». Получив разрешение, он удалился. Ура-Тимур, отец Ширин-эгэчи, тоже доложил: «Мой лагерь и дружины также ушли в Нишапур, я пойду и приведу их». И он тоже удалился.

Уйгуртай-Газан любил Тузмиш-хатун, дочь царевича Мубарекшаха. Еще раньше он отправил ее в свой лагерь в Кябудджамэ и [теперь] задумал взять ее с собою и податься к Новрузу. Под предлогом того, что я, мол, отправлюсь домой, чтобы привести в порядок мазандеранские дружины и устроить защиту тамошних границ, он испросил разрешение и уехал. Остались служить эмиры Нурин-ага, Кутлугшах и Сутай. [Газан] двинулся по Аргиянской дороге, а сообщения о враге приходили непрестанно. На миг он остановился в городе Эсфераине и, миновав это место, расположился в деревне Кисраг. В полночь, Нурин-[аге], Кутлугшаху и Сутаю стало известно, что отряд караунов, который привели в ставку в тысяче для …, замышляет мятеж и что он решил, восстав, вернуться обратно. Об этом обстоятельстве доложили [Газану]. Признали за лучшее итти дальше, а эмиру Кутлугшаху остаться и дознать дело. Благословенные знамена двинулись в Джурбуд и рано поутру прибыли туда. А тот отряд [караунов] оттуда повернул обратно, напал на лагери Кунчека, Кутлуг-ходжи и других зонтоносцев, разграбил, что нашел, и примкнул к врагу.

Вражеская же рать все также шла следом до Джурбуда. Когда государь прибыл туда, он приказал, чтобы лагери Качира сына Сартака, Сокара, Соату и других караунов, которые там расположились, перешли в Джаджерм и Бистам. [Газан] пробыл там до конца дня, [а] когда приехал Кутлугшах и доложил о наступлении врага, он пошел дальше, остановился в Джаджерме и провел [там] ночь. Враг же из Джурбуда повернул обратно.

В том году в Хорасане случилось столько убийств, грабежей и разрушений, что нельзя ни описать, ни рассказать. [Враг] осадил Нишапур, но господь всевышний могуществом Газана сохранил тамошних мусульман от злодейства неверных, и [враги] до них не добрались, но разграбили деревни и многих увели в полон. В Барубаки, Нишапурской области, жители – смелые воины, и враги пошли на них. Есть [там] трудно доступное место и жители с добром и скотом там укрылись. Враги вошли в одну долину, а они, заняв вершины и склоны, перебили около тысячи всадников из неверных. [Враги] оттуда повернули обратно и отправились к Мешхеду, что в Тусе, разграбили его и утащили четыре серебряных померанца, которые были положены на гробнице. Многих из этих воинов в Хорасане поубивали, так что когда они дошли до пределов Бадгиса и захотели сделать смотр войску, то не досчитались около пяти тысяч всадников. В этом обвинили Новруза и побили [его] палками.

На другой день державные знамена выступили из Джаджерма на Бистам и Дамган. Всем эмирам было известно событие с Аргун-ханом, однако они скрывали [его] от него [Газана]. Прибыв в Бистам, [Газан] задержался на день, потому что там находились [его] жены, а оттуда направился в Дамган. До этого раньше он посылал Абишку, брата Аладу, послом на служение к Аргун-хану. Тот, когда услышал о событии, остановился в Дамгане. Все жители Дамгана ушли из города. Часть их вместе с Шах-Ильдузом, укрылась в Гирдекухе, а часть в замке деревни Маян, который является местом очень крепким. По этой причине Абишка из Дамгана возвратился назад, явился на служение в Бистам и доложил о деле дамганских жителей. Когда державные знамена остановились в Дамгане, ни одна душа не явилась и не приготовила фуража, савери и таргу. Газан-хан разгневался, и так как тамошние старшины и вельможи находились в замке Маян, то он приказал, чтобы они [оттуда] вышли. Они отказались и было приказано осадить [замок]. После трех дней боя они запросили пощады, покорились и выдали огромные средства наличными деньгами и припасами и предоставили войску тагар, волов и овец. Газан из крайней благосклонности и милости простил вину этих преступников и повелел разрушить замок, но после благословенного восшествия на престол было приказано [его] отстроить. После этого отправились в Семнан. В это время Му’ин-ад-дин, мустовфи Большого Дивана, и многие битикчии ехали в Нишапур. Их схватили и доставили на служение. На это не было обращено внимания, но было приказано, чтобы они отдали обратно ярлыки и ал-тамги, которые у них имелись. Получив разрешение, они удалились.

Когда Газан-хан прибыл в Семнан, эмиры, посовещавшись, доложили Газан-хану о событии с Аргун-ханом. Царевич исполнил обряды оплакивания и приказал по монгольскому обычаю снять с шапок перья. Эмир Мулай из Кухистана через пустыню приехал в Семнан, явился на служение и был отличен разного рода милостями. Было приказано выдать за него сестру эмира Саталмиша. Когда Уйгуртай-Газан возвратился из Султанмайдана и отправился в Кябудджамэ и Джурджан, его беспокоило все то же порочное намерение: он захватил с собою Тузмиш, вошел в пределы Султандавина и Астрабада и провозгласил [эти] области принадлежащими Кайду. Он доставлял хлопоты монгольскому войску, которое находилось в тех краях, и возбуждал смуту. Поскольку старших эмиров не было налицо, Сайган-Абачи, Мамлак и другие, соединившись, внезапно напали на него, прогнали его оттуда и шли следом за ним, пока не выкинули его из пределов Джурджана и Кябудджамэ. Он стал скитаться с немногими людьми и удалился, доставив прежде в Мешхеде, [который] в Тусе, много беспокойства тамошним сейидам, жителям и ра’иятам. Аминь.

Рассказ о делах Газан-хана после события с Аргун-ханом до времени поездки его в Азербайджан в пору Гейхату-хана и обратном возвращении из Тебриза в Хорасан

После этого державные знамена несколько дней задержались в Семнане и двинулись в Фирузкух. Они дошли до границ Демавенда близ Мишана и пробыли там несколько дней. Булуган-хатун, хорасанка, там родила сына и скончалась. Прибыли в Фирузкух и [туда] пришло известие, что Гейхату едет из Рума, а эмиры, которые в ставке подняли смуту, разбежались. Некоторые примкнули к Гейхату, а некоторые заодно с Байду. Туган, бежав из Миянэ, пришел в Хорасан. По этой причине Газан-хан приказал, чтобы схватили Мулая и бросили в тюрьму. Когда пришла весть, что Тугана поймали, то по ходатайству эмиров Мулая освободили.

Когда установили, что воцарился Гейхату, [Газан] отправил к нему послом Кутлугшаха, чтобы доложить о бедственном положении Хорасана и о делах тамошнего войска. Гейхату для защиты Хорасана послал [туда] Хоркудака, Кару сына Джаурчи, Кутлуг-Тимура и других. [Царевич Газан] летом 690 года [1291] расположился в местности Асиран, что между Фирузкухом и Семнаном, которую называют Нукату-яйлак, и все время занимался охотою и пиршествами. Чиновники же занимались сбором тагара для воинов и наводили порядок в налогах области.

Эмир Кутлугшах в Арране прибыл на служение к Гейхату и доложил об обстоятельствах, но по причине увеселений, развлечений, игрищ и пиров [Гейхату] отвел ему не много внимания и он, вернувшись обратно, явился на служение к Газан-хану. Осенью державные знамена прибыли в Дамган и Бистам, оттуда в Кальпуш. [Газан-хан] послал Кутлуг-ходжу и Ляля в Бейхак с вызовом Низам-ад-дина Яхьи. Тот оробел, испугался и уклонился от явки, так как творил в Хорасане бесчинства, убил многих вельмож, хотя и бывших его приверженцами, и отобрал у жителей безмерные богатства.

Державные знамена через Кала-и Джанашк прибыли в Джурджан и ту зиму зимовали в Султандавине, что в Астрабаде. В помощь хорасанским войскам Гейхату послал на служение к Газан-хану эмиров Доладая, Кунчукбала и Иль-Тимура, и они в Султандавине совершили обряд подношения даров. Было приказано, чтобы они раскинули зимние стойбища в пределах Каратугана. В конце зимы пустили молву, что Новруз вторгся в пределы Нишапура и идет на Джувейн, чтобы вызволить Низам-ад-дина Яхью из замка Андамад. Так как погода стояла еще холодная и лошади отощали, державные знамена двинулись в Кальпуш. Задержавшись [там] на несколько дней, [Газан-хан] разослал во все стороны лазутчиков. Новруз с небольшим числом людей домчался до границ Джувейна и повернул обратно, а державные знамена возвратились в Джаджерм, чтобы дать лошадям нагулять тела.

В начале весны 691 года [1292] [Газан-хан] отправил царевича Анбарчи с дружиною, которая пришла вместе с ним, на Дехистан, Языр, Нису и Абиверд, а с ними послал Хоркудака для заготовления тагара и всего необходимого, чтобы [они] не опустошали владений и не обижали жителей. Державные знамена тоже двинулись в путь. В тот год из-за смут в Хорасане стояла великая нужда, так что и за 100 динаров нельзя было достать ста манов зерна. [Газан-хан] назначил почтенного сахиба ходжу Са’д-ад-дина во главе чиновников дивана для заготовления войскового тагара и управления налоговыми средствами Хорасана, Мазандерана, Кумиса и Рея.

В том походе для большей части войска пищей служило [только] мясо дичины. Державные знамена расположились на берегу гератской реки, которая называется Чакчуран.

Из-за обилия воды [через реку] переправились с большим трудом. На служение прибыли царевич Анбарчи и иракские эмиры, а от дозоров пришло известие, что они увидели, что вдали зачернелась вражеская [рать]. Державные знамена выступили в Бадгис и остановились в Булдаке, что в Бадгисе. [Газан-хан] разослал по сторонам лазутчиков, но нигде ни следов, ни известий о враге не оказалось. Когда войсковое продовольствие вышло и нельзя было раздобыть съестных припасов, воины стали красть друг у друга лошадей и [их] поедать. За отсутствием пищи они были в большом затруднении. Эмиры представили [Газан-хану] отчет о положении дел и доложили: «Скоро-де в Герате поспеет ячмень, лучше пойти туда». С таким решением они пошли в ту сторону и расположились у моста Малян. По причине смуты и волнений, садров и вельмож гератских в городе не было.

Мелик Шамс-ад-дин Курт жил в замке Хайсар. Старшего сына своего Фахр-ад-дина он из обиды на него держал в заключении, а младшего сына Ала-ад-дина послал на служение к его высочеству, чтобы он состоял при нем на службе. Поскольку Гератская область была опустошена тяготами прохождения войск и в ней не было никакого благоустройства, Газан-хан пожалел тамошних жителей и не причинил им никаких хлопот. Но не то было с жителями Фушенджа, потому что они засели в крепости и когда иракские дружины подошли туда и потребовали продовольствия, они отказали и стали биться. Газан-хан разгневался на их поведение и было приказано осадить [крепость]. После многих трудов то [место] взяли и добыли оттуда много лошадей, волов, овец и тагара, а большую часть жителей увели в полон. Когда державные знамена, возвращаясь из Герата обратно, пришли в Фушендж, тамошние жители изъявили покорность. [Газан-хан] сжалился над ними и было приказано, чтобы всех их женщин и детей, которых увели в полон, отпустили, и он снискал их расположение. Под счастливой звездой он воссел [на коня] и прибыл в Радкан. Так как Гейхату не посылал хорасанским войскам денег, а войск там собралось много и они испытывали затруднения, то [Газан-хан] принял твердое решение отправиться к нему, чтобы в личной беседе рассказать, как есть, о делах. Но потом он отменил решение и пошел в Шутуркух.

Поскольку молвы о враге не было, а тагара нельзя было достать, [Газан-хан] соизволил дать царевичу Анбарчи и иракским и азербайджанским дружинам разрешение удалиться. Он летовал в Шутуркухе и основал Кушк-и Мурад, а цари в тех краях никогда никаким благоустройством не занимались. В те дни пришло известие, что в касабэ Джижад, в округе Хафа, собрался сброд, убил сыновей зузанского мелика и многих вельмож той округи и занял один замок. Было приказано, чтобы эмиры Сутай и Мулай отправились их устранить. Когда они приближались, из Кухистана, желая захватить Хаф, подошел Шах-Али, сын сеистанского мелика, и осадил тот замок. Они [эмиры] внезапно ринулись на него, окружили его дружину, большую часть перебили и разграбили ее имущество и животных. Шах-Али с тысячью уловок выбрался и бежал. Затем эмиры покорили тот замок, а смутьянов и подстрекателей казнили. Они расположили к себе ра’иятов, отправили их на ра’иятскую работу и вернулись обратно. В месяце ша’бане 691 года [VII-VIII 1292] Имад-ад-дин, нишапурский хатиб, большой человек, вследствие слухов о Новрузе, стал вести себя дерзко. Было приказано, схватив его, доставить из Нишапура и казнить. И то лето никаких событий не приключилось, а, когда пришла зима, [Газан-хан] соизволил зимовать в Султандавине, что в Астрабаде. Эмира Нурина он отослал в Семенган и Джурмаган. В начале весны пустили молву о враге, и державные знамена двинулись на Джурджан, Шахрек-и Нов и Мурджабад. Туда же прибыл на служение эмир Нурин. В начале месяцев [6]92 [1293] года [Газан-хан], выступив оттуда, несколько дней пробыл в Семенгане. По сторонам разослали лазутчиков, но молва эта оказалась ложной, и [Газан-хан] в другой раз задумал поехать в Азербайджан. Аминь.

Рассказ о поездке Газана в Аладаг с намерением повидать Гейхату, возвращении из Тебриза обратно, поражении Новруза и взятии Нишапура

|A 248b| Посовещавшись с эмирами, [Газан-хан] принял твердое решение поехать в Азербайджан. Назначив старшего эмира Кутлугшах-нойона и других эмиров на защиту Хорасана, он повернул обратно из Семенгана. Эмиры Нурин, Саталмиш и Сутай состояли при нем. Двинулись они в путь через Шахрек-и Нов и Мазандеран. Эмир Кутлугшах тоже сопровождал их до Тамишэ и, сыграв свадьбу с дочерью Чиргутая, возвратился назад. Державные знамена, выступив из Тамишэ, в одну ночь промчались почти тридцать один фарсанг до Шузиля, в одном из уездов Мазандерана, где стояла большая ставка. Один из старшин Мазандерана испугался и не явился на служение, так что его обозвали мятежником. Но Газан не обратил на это внимания и повелел выступить на Ирак и Азербайджан. Через Шахдиз он выехал в Фирузкух и несколько дней пробыл в Демавенде. Назначив эмира Саталмиша и ходжу Са’д-ад-дина собирать и [154] править налоги в Хорасане, Мазандеране, Кумисе и Рее, производить податную оценку урожая 517 во владениях и определять поставки войскового тагара, [Газан-хан] направился в Тебриз. Нурин-ага сопровождал его, а Ягмиша он послал вперед с извещением о своем прибытии. В окрестностях Абхара [Ягмиш] вернулся обратно и сообщил: «Гейхату сказал, какая-де нужда Газану [самому] ехать сюда? Ему следует вернуться в Хорасан обратно, а нескольких человек пускай пришлет, дабы важные дела были улажены и прошения удовлетворены». Газан сказал: «Раз уж мы сюда прибыли, то как же нам ехать обратно не повидавшись». Эмира Аладу и Мулая он отправил на подставах, 518 чтобы они устроили важные дела, и [сам] двинулся в Тебриз. У моста Зирих на служение явились личные Аргун-хана евнухи 519 Наджиб, Анбар и Рейхан. Когда Газан благополучно приехал в Тебриз, он оставался там несколько дней. Один вслед за другим от Гейхату приезжали гонцы, чтобы Газан повернул назад. В конце концов явились Кемджу и Нарду и доложили, что [Гейхату] приказал, чтобы он сей же день возвращался обратно. [Гейхату] прислал кое-какие вещи [в подарок], но Газан не обратил на них внимания и сказал: «Раз он не желает видеть нас, мы стократ не желаем видеть его».

В добрый час он выехал из Тебриза и расположился в Юзагаче. Он посватал за себя Ашиль-хатун, дочь эмира Тук-Тимура, и сыграл там свадьбу. Явился на служение эмир Мухаммед-эюдэчи, назначенный на должность исфаганского эмира, поднес достойные диковинки и, будучи отличен разного рода милостями, стал неотлучно служить. Через месяц державные знамена направились в Хорасан. В городе Абхаре им повстречались чиновник и толпа гонцов, которых Аргун-хан посылал на служение к каану, для того чтобы привезти одну из родственниц старшей Булуган-хатун и посадить вместо нее. Они привезли Кокечин-хатун с другими достойными царей диковинками из Хитая и Чина. Газан-хан там остановился и взял Кокечин-хатун [себе в жены]. По окончании свадебного дела, он из тех диковинок послал одного тигра и еще кое-что на служение к Гейхату и тронулся в путь в Демавенд. Когда он достиг пределов Фирузкуха, прибыли гонцы от Кутлугшаха и сообщили радостную весть: «Мы-де сразились с Новрузом и он, разбитый, обратясь в бегство, ударился в Нишапурские горы. Все его имущество, лошадей [верховых] и подручных, на которых были навьючены пожитки, захватили». Державные знамена двинулись на Дамган и Бистам. В Бистам приехал эмир Кутлугшах и [другие] эмиры, поднесли добычу, которую они захватили, и были отличены разного рода милостями. Оттуда через реку Хуррамабэ вступили в Джурджан. [Газан-хан] расположился в Султандавине Астрабадском, и занялся пиршествами и охотою. У эмира Кутлугшаха от чрезмерного питья [вина] приключилась тяжкая болезнь. Согласно указу, при нем неотлучно состояли лекари до тех пор, пока он не стал здоров по-прежнему. С той поры [Кутлугшах] отказался от вина и доныне никогда больше не пил.

Кия Салах-ад-дин, который во время поездки в Азербайджан, когда приехали в его владения, уклонился и воздержался [от явки на служение], по возвращении [Газан-хана] из Тебриза, явился на служение к его высочеству. По ходатайству эмира Нурина и других эмиров Газан-хан простил его вину, а когда он удалился в свои владения, он снова стал бунтовать. Газан-хан назначил для его устранения эмира Сутая, и тот отправился. Той зимою он покончил с делом [Кия Салах-ад-дина] и доставил оттуда в изобилии денег и множество лошадей. Их поделили между дружинами и провели ту зиму в Мазандеране. Ни с одной стороны не доносилось слухов [о мятежах и смутах], и весною [Газан-хан] изволил двинуться в Демавенд. Он выступил по дороге через Чехардих и с месяц задержался в Дамгане, а оттуда через Султанмайдан перешел в Фирузкух. В Демавенде он летовал и оттуда отправил в Хорасан военачальников Мулая и Хоркудака. Они обратно прислали известие: «У жителей-де Нишапура на уме своеволие и они выходить не собираются». Газан-хан на это не обратил внимания и из крайнего присущего ему милосердия посылал гонцов с посулами и предупреждением, но проку не было.

Осенью он изволил двинуться в те края и прибыл туда в месяце зи-л-ка’дэ 693 года [IX-X 1294]. Расположившись в …, он отправил в город ходжу Са’д-ад-дина, чтобы тот предостерег их [жителей] и увещанием и уговорами вывел бы [из города] с изъявлением покорности, потому-де, что не гоже, чтобы старые слуги были перебиты по вине кучки мятежных злодеев. Когда ходжа Са’д-ад-дин въехал в город, явились казий Садр-ад-дин, Пехлеван-Умар и нишапурские вельможи и сказали: «Мы опасаемся за жизнь. Ежели же ходжа подтвердит, что нам будет пощада, мы выйдем и станем служить». Ходжа Са’д-ад-дин благосклонно согласился: «Я-де доложив, устрою так, что вам не нанесут никакого вреда». Казий Садр-ад-дин, Пехлеван-Омар с толпою людей вышли из города и явились на служение к старшим эмирам. Их отослали на служение [к Газан-хану]. Газан-хан выступил из … и расположился в окрестностях Нишапура. Он сказал: «Мы не будем разорять владений и подданных из-за нескольких смутьянов. Надобно, чтобы выдали смутьянов и бунтовщиков: раиса Фахр-ад-дина, Хусам-ад-дина Эйбека Хитайи, Абу-Бекра-Али Айшэ, Усмана Мишкани и Мухаммеда Абд-ал-Мелика, да [причитающийся] налог уплатили бы исправно, дабы с миром мы отсюда ушли обратно». Они стали мешкать и отговариваться. Было повелено осадить Нишапур. Тамошние жители укрылись в неприступной соборной мечети. Каждый из эмиров наступал с одной стороны. Когда воины их [нишапурцев] окружили, они от страха и ужаса бросили биться. Воины разграбили околотки и улицы и ринулись к мечети. Устроив в нескольких местах подкопы, они взобрались на стены и несчастные подняли жалобный вопль и стали просить пощады. Газан-хан из крайнего сострадания к тем несчастным простил их, несмотря на такую вину. Так как некоторых жителей убили, он велел, чтобы воинам воспретили грабить и убивать. Поскольку воины действовали дружно, остановить их не удавалось. Газан-хан сам своей благословенной особой, сев верхом, отправился в город, казнил одного, другого телохранителя из охранной стражи и приказал части их тел повесить на воротах. Воины этим были напуганы и прекратили грабеж и убийства. Толпу же упомянутых смутьянов и бунтовщиков изловили и предали казни. [Газан-хан] не допустил увести из того края хотя бы одно животное. Расположив к себе ра’иятов, он побудил их к благоустройству и земледелию, а казию Садр-ад-дину и Пехлеван-Омару было повелено следовать при нем. Державные знамена двинулись в Джурджан и зимовали зиму в Султандавине Астрабадском. Аминь.

Рассказ об изъявлении покорности Новрузом, прибытии его снова на служение к Газан-хану и пиршествах и дарах

В начале месяца мухаррама лета 694 [кон. XI 1294] от Новруза прибыл его нукер Саталмиш и доложил, что Новруз говорит: «Я-де старый слуга и рожденный слугою. Из-за наговора и клеветы дурных людей я отвратился от служения его высочеству. Ежели царевич соизволит надо мною смиловаться, простит грех раба [своего] и, простив, не будет вспоминать преступление [своего] раба, то я явлюсь на служение и впредь буду стараться об усердии и исполнении правил службы». Государь из совершенства [своей] милости и справедливости простил его прегрешения, принял извинение и удостоил царским ответом. Под конец посольства Саталмиш доложил: «Ежели государь, оказав милость, пошлет в помощь войско до границ Меручака, то раб [твой], когда отвернется от тех людей, примкнет к нему [войску]. Ежели же кто-либо станет [Новруза] преследовать, то оно поможет [ему] отбиться, дабы царским могуществом он сумел бы достигнуть чести [ему] служить». Государь сказал: «Поскольку стоит зима и ниоткуда нет слухов [о врагах], мы сами своею благословенною особою пойдем в те края под видом охоты». Саталмиш, будучи отличен разного рода милостями, вернулся с таким ответом, что Новрузу-де нужно держать свое слово.

Государь благополучно пустился в путь и старшие эмиры Нурин и Кутлугшах-aгa состояли при нем. Когда он достиг области Языр, в местности Кушк-и Вабар, от Новруза приехали Хусейн-Хаджи, брат Новруза и Иджиль сын Чарду-бахадура с теми же речами, что приезжал Саталмиш. Царевич их обласкал и оттуда направился в Серахс. Отпраздновавши новый год, он выступил по дороге на Даланкудук. Когда они вышли из гор и холмов, то в степи Мерва и Шабургана показались юрты, палатки и скот. Было приказано, чтобы Баудай, который был начальником кочиев, разузнал чьи они такие. Через некоторое время он вернулся обратно, а с ним Саталмиш, нукер Новруза, и они доложили: «Это-де Новруз там расположился и ожидает прибытия державных знамен». Государь остановился на вершине холма. Тотчас же примчались Новруз и царевна Туган[чук] и, явившись на служение, удостоились чести поднести дары и выразить верноподданнические чувства. Государь три дня пробыл в той деревне, и они пировали. Так как до населенных мест было далеко, а вина мало, то он приказал, чтобы эмиры запивали примирение водою. [Газан-хан] там приказал воздвигнуть вышку, которую монголы называют обá. Простив преступления Новруза и отличив его разного рода милостями, [Газан-хан] повернул обратно в Меручак и отправился по дороге на Шах. У Нурин-аги сильно заболела нога, и он очень страдал в том походе. Военачальники дружины караунов, Тогай и другие, примкнули на служение. [Газан-хан] двинулся по дороге на Андхой и на служение явились сыновья Омар-огула Энгу и другие. Пошли на Фарьяб. Дозоры напали на вражеские дозоры и многих из них перебили, а нескольких, поймав, доставили на служение. [Газан-хан] их допросил, и они доложили, что вражеская рать находится в Фарьябе и Джузджане. Когда остановились в Фарьябе, [оказалось], что вражеское войско бросило там казну, обозы и бойцов, лошади которых устали. [Газан-хан] двинулся в Шабурган по дороге через очень холмистую и безводную степь. Ночью он остановился вблизи Шабургана в местности Инчгесу и приказал, чтобы ни одна душа не зажигала огня, чтобы враг не узнал и наутро [можно было] напасть на него внезапно. Врагам самим уже было известно, что державные знамена дошли до Фарьяба, и они, отступив, выступили по дороге на Сан и Чарик. Победоносное войско расположилось на реке Шабургана. Было повелено, чтобы старшие эмиры Кутлугшах и другие отправились вслед за врагом. Державные же знамена остались в тех краях. Дружины караунов, укрывшиеся из страха перед врагом в неприступных местах, все прибыли на служение и, согласно указу, отправились в Серахс. Эмиры, которые двинулись вслед за врагом, настигли его в пределах гор Сана и Чарика в начале месяца раби’-ал-авваль 694 года [кон. V 1295] и дали большой бой. Они [враги] были обращены в бегство, и множество из них убито. Эмиры с многочисленными пленниками и несметной добычей явились на служение. В течение двадцати дней Газан-хан пребывал в тех краях. Воины, которые служили ему, вытащили из амбаров зерно, ели [сами] и давали лошадям. От обилия его в нем уже нужды не было. В те дни прибыл на служение также и Новруз.

После этого Газан-хан выступил оттуда. Когда прибыли в Ферамурзан, там находились царевна Туган[чук] и лагерь Новруза. Несколько дней пировали, подносили, сколько могли, подарков и исполняли обычаи разного рода услуг. Оттуда [Газан-хан] двинулся в Серахс. Когда дошли до Каратепе, от Гейхату прибыл Бугдай-эюдэчи и рассказал об обстоятельствах неповиновения Байду и эмиров, [но Газан-хан] на это не обратил внимания. Новруз, испросив разрешение, повернул обратно в Бадгис к своим жилищам, а державные знамена простояли несколько дней и тронулись в путь по дороге на Ажджа и Шовган. Когда [Газан-хан] достиг Дерегеза, он соизволил отправиться на луговья Радкана для охоты на журавлей. От Байду приехал некий Кутлугшах с толпою гонцов. Они доложили о распре между Байду и Гейхату и сказали: «Много родичей, хатун и эмиров сошлись на том, чтобы царевич мира двинулся в те края и воссел на царский престол, который приходится ему по наследству и по заслугам». Царевич не обратил на это внимания и гонцов вернул обратно. [Газан-хан], посовещавшись с эмирами, послал гонца за Новрузом. Простояв несколько дней в Радкане и Чашмэ-и Гулясп, прибыли в Хабушан. Через несколько дней [опять] пошли дальше. Когда [Газан-хан] остановился в Давире, на служение явился Новруз. Поскольку обозы, большая часть войска и царевич Суке, который приехал от Гейхату, находились в Мазандеране, благословенное решение остановилось на том, чтобы отправиться в Султандавин Астрабадский, а оттуда двинуться в Ирак и Азербайджан. Через Шахрек-и Нов [Газан-хан] прибыл в Джурджан и расположился в Султандавине Астрабадском. Несколько дней в большой ставке занимались пиршествами и увеселениями и [Газан-хан] отправил Ура-Тимура-эюдэчи к Байду: «Я-де приеду вслед». Аминь.

Рассказ о походе Газан-хана из Хорасанского края в Ирак-и Аджам и сражении его с Байду в области Хаштруда и Курбанширэ

После посылки Ура-Тимур-эюдэчи, Газан-хан благополучно, под счастливой звездою, двинулся из Султандавина на Ирак и Азербайджан и по дороге через Чехардих прибыл в Дамган. Он хотел было совершить прогулку в замок Гирдекух, [но] эмиры доложили: «Так как впереди великое дело, не стоит ехать в замок из-за дурного предзнаменования». Было повелено, чтобы сыновей Тадж-ад-дина Ильдуза, оберегавших замок, с женами и детьми изгнали из замка. Он отдал и препоручил замок ходже Са’д-ад-дину Хабашу. Когда [Газан-хан] прибыл в Семнан, от Гейхату приехал Урду-Бука с несколькими харварами бумажных денег и принадлежностями [для их изготовления], как то: белой бумагой и печатью. Газан-хан сказал: «В Мазандеране и в этих краях от сильной сырости железные изделия и оружие недолговечны, как же бумага может быть долговечной». И он приказал все сжечь. Оттуда через Фирузкух он прибыл в Техран. Там явились на служение Боралиги и иракские эмиры. Когда достигли Хейл-и Бузурга, от Байду вернулся обратно Ура-Тимур-эюдэчи и доложил: «Он-де отказался от своих слов и на уме у него появилось страстное желание царствовать. Эмиры же Тогачар, Кунчукбал, Доладай и другие, которые посеяли смуту и пролили кровь Урдукия, Чуши и других, страшась и боясь службы Газану, все согласны на царство Байду и замышляют они своеволие и мятеж».

Поскольку Газан-хан не предполагал противодействия Байду, он не привел с собою большого войска, и толпа сопровождавших [его] не имела при себе боевого оружия, так что даже благословенный туг и ханские литавры они оставили там. Посоветовавшись с эмирами, он из царственной отваги не обратил на это внимания и отправил послами к Байду Мулая и Ягмиша: «Я-де иду сам благословенной особой своей, где мы увидимся друг с другом?». И он попросил …

Когда он благополучно прибыл в Акходжа в области Казвина, на служение приехал Шадай-гурген, которого послали Байду и эмиры, и повел разного рода речи, которые говорят льстецы и притворщики, в таком смысле: «У меня-де [Байду] замысла и желания царствовать не было, да вот из-за отдаленности царевича Газана в улусе случилась смута и неурядица. Потому-то родичи и эмиры, согласившись, поставили меня на царство. А сейчас все, что царевич пожелает, будет пожаловано и стеснения тут не будет. Надобно, однако, только, чтобы ты с того места, куда прибыл, повернул обратно». Газан-хан не внял этому и пошел дальше. Когда он достиг Кунгуруланга, явились Мулай и Ягмиш и повторили такого же рода слова. В тот же день, отстранившись от Байду, приехал на служение Наулдар, удостоился чести поднести дары, изъявить свои верноподданнические чувства 536 и был отличен разными милостями и пожалованиями. Выступив оттуда, [Газан-хан] расположился на пути в рибат Мусаллям. Он призвал к себе Шадай-гургена и гонцов Байду, строго притянул их к ответу, так что Шадай-гурген отчаялся за свою жизнь, и сделал резкое предупреждение по поводу воцарения Байду. В то время, когда Мулай и Ягмиш уехали туда, Ильдар в опьянении сказал: «Мы-де родичи, согласившись, посадили Байду на царство. Ежели царевич Газан с нами не сойдется, – быть между нами вражде».

Между тем [Газан-хан] дал гонцам разрешение вернуться, старшим эмирам Нурину и Кутлугшаху он приказал, чтобы они привели в боевую готовность дружины, а Эсэн-Букая, битикчия, он погнал гонцом: мы-де идем. [Газан-хан] отправился в путь через Тукату, перешел Сефидруд и на другой день, 1 числа месяца раджаба лета 694 [17 V 1295), соответствующего 2 числу шун[?]-месяца, к Байду пришло известие о прибытии царевича Газана. [Байду] выслал передовым отрядом царевича Ильдара и эмиров Ильчидэя и Чечека. С этой стороны на левом крыле встали эмир Кутлугшах и Нурин-ага, а в средней рати, при Газан-хане, царевич Сукей, Боралиги, Новруз и прочие эмиры. Когда они подошли близко к [войскам] Байду, те выслали Бугдая-ахтачи, и он повел разные речи о мире, дружбе и родстве. Газан-хан не внял им, и с обеих сторон дружины подступили друг к другу. Кутлугшах [стоял] впереди них словно непоколебимая гора. Так как царевич Ильдар говорил высокомерные речи, счастливая судьба Газана сочла неизбежным, чтобы он раньше [других] понес наказание. Еще не пробили литавры в средней рати и дружины ее еще не пришли в движение, как Кутлугшах помчался на них [врагов]. Одним наскоком он опрокинул их войско, так что, когда весть [об этом] дошла до средней рати, они [враги] были уже обращены в бегство. Около восьми сот человек были перебиты, остальные бежали, а Тогай, наместник Ильдара, был убит. Арслан-огула пешего привели на служение. Хорасанское войско хотело было ударить разом и опрокинуть и уничтожить их [врагов], но Газан-хан из крайнего присущего ему милосердия воспретил и сказал: «Все эти дружины – слуги дедов и отцов наших, как можно их убивать из-за наглости нескольких смутьянов, поднявших на царство Байду». Новруз и другие эмиры убедительно настаивали: «Надобно-де попользоваться случаем». Но когда он прикрикнул на них, они замолчали.

Когда схватили и привели Арслан-огула, двоюродный брат Боролтая доложил: «Поскольку он обнажил меч против слуг государева могущества, то, ежели государь позволит, я его убью». Государь не внял этому и приказал, чтобы из казны принесли кафтан, шапку, пояс и сапоги, надели на него и посадили его на одного из ханских меринов. Газан-хан повелел также, чтобы доставили раненых в сражении. Своей благословенной рукою он перевязал их раны и роздал им, разбавив вином, лекарства. Неминуючи господь всевышний, в воздаяние за эту благосклонность и милосердие, вложил в десницу его власти все края владений.

Когда Байду и эмиры увидели, что Ильдар и Тугел, которые больше всех были богатырями, бежали, то они поняли, что у них нет силы сопротивляться и поехали для примирения и ходатайства. Байду с эмирами Тогачаром, Доладаем и Кунчукбалом явились на пригорок посреди поля брани и государь ислама, хотя и унизил и приневолил их, все же [тоже] взял на себя досадный труд. Эмиры Новруз, Нурин, Кутлугшах и Сутай находились при нем, и обеим сторонам случилось встретиться. Они расспросили друг друга [о здоровье] и сказали: «Надобно заключить условие и договор, что не будем наносить друг другу никакого вреда». Эмиры этой стороны закричали: «Сперва-де нужно порешить кому царствовать, а потом уже заключать договор и условия». Короче говоря, доставили вина и, смешав в чашах с золотом, выпили. Те же, кто были мусульмане, взяли друг друга за руки и поклялись, что не будут делать злых умыслов. Согласились, чтобы дело о царстве было решено завтра.

Когда день склонился к концу, каждый отправился во-свояси. Между тем эв-огланы старшей Булуган-хатун, шейх Хоркасун и много других, отпав от Байду, примкнули на служение к [Газан-хану]. Так как приближались багдадские и муганские дружины, то во время переговоров Байду непрерывно посылал гонцов с их призывом. С каждым мгновением эмиры с войсками подходили все ближе и к концу дня у них оказались собранными все силы. На другой день обе рати на брань друг с другом двинулись в Курбанширэ. Войско государя вошло в узкую долину, длиною в один фарсанг, и имело только одну эту дорогу. Кокету-бахадур помчался с двумя тысячами всадников и преградил выход из долины, а Кунчукбал шел вслед за ним, чтобы оказать поддержку. Когда Байду был уведомлен об этом, он понял, что [дело] кончится битвой. Он погнал гонца, чтобы открыли дорогу и не препятствовали и очень гневался такому образу действий. Короче говоря, обе рати в ту ночь расположились так близко друг к другу, что пили воду из одного ручья. Все воины в ту ночь не отдыхали, держа в поводу коней, не снимая оружия. На другой день, 7 числа месяца раджаба [23 V] приезжали и уезжали некоторые из искавших примирения, и эмиры, как то: Тук-Тимур и Сутай уговорились, чтобы между [обеими ратями] разбили царский шатер, явилась бы Тудай-хатун, юрт которой [был] поблизости, и примирила обе стороны. В то время приехал Кунчукбал и доложил: «Ежели-де победа останется за Газаном, то эмир Акбука нас, эмиров, изведет». По этой причине его [Акбукая] в сей же день казнили. После долгих переговоров порешили на том, чтобы эмиры собрались на средине ратного поля и покончили бы [дело] с одобрения друг друга. С этой стороны отправились эмиры Новруз, Нурин, Кутлугшах и Тук-Тимур, а со стороны Байду приехали Тогачар, Кунчукбал и Доладай и вели переговоры до полудня.

Дружины Байду стягивались с каждым мгновением, и силы его умножались. Эмиры, видя такое, порешили, чтобы Байду отослал на служение к царевичу Газану ставки Аргун-хана, старшей Булуган-хатун, Урук-хатун, царевича Харбандэ и других царевичей, отдал бы его имущество и казну, да [области] по ту сторону Сефидруда: Ирак, Хорасан, Кумис и Мазандеран, и половина владения Фарс со всеми тамошними землями-инджу принадлежала бы Газану. Когда это решение доложили Газану, он сказал: «Пусть отдадут также Тогачара с одним туманом караунов, которые являются личным инджу Аргун-хана, дабы, покончив на этом, мы бы повернули обратно». Байду в присутствии эмиров ответил: «Царевич Газан знает, что Аргун-хан и меня тоже содержал, как родного сына, и каждому сыну в каком-либо краю определил зимнее стойбище в сообществе с каким-нибудь эмиром. Тогачар с туманом войска караунов постоянно был моим сподвижником в Багдаде. Ежели бы [Газан-хан] соизволил решить в согласии с волей Аргун-хана, то на то он судья». Государь и эмиры постановили так и сказали: «Пусть [Байду] выдаст постановленное, чтобы мы могли вернуться назад». Байду послал Доладая с яствами и вином на служение к [Газан-хану], чтобы воздать ему почести и поднести чашу. Государь повелел возвращаться дорогою через Сяяхкух, но Байду и [его] эмиры не согласились, потому что там находилось войско караунов, и они боялись, что, когда Газан-хан пойдет тем краем, оно примкнет к нему и снова подымется усобица. Они послали к Газану Пулад-чингсанга [сказать], чтобы он возвращался тою же дорогой, что и пришел. На другой день [Байду] отправил своего сына Кипчака с толпою эмиров на служение [к Газану], воздать ему почести и поднести чашу: «Вот-де Байду говорит, что поскольку царевич сюда прибыл благополучно и между нами установился мир да согласие, то ежели мы, хоть на миг не повидавшись, расстанемся, дальние и ближние подумают, что между нами все еще есть неприязнь. Лучше, посидев часок вместе, возобновим свидание, а там пусть [царевич Газан] благополучно двинется в путь». По этой просьбе эмиры Сутай и Тук-Тимур несколько раз ездили туда и обратно и было условлено, что между обеими сторонами разобьют шатер и оба они явятся с несколькими особами из своих сановников и повидаются друг с другом. Государь в тот день ублаготворил и обласкал Кипчак-огула, надел на него почетную одежду, посадил на [дарованного] коня и отпустил обратно.

[Газан-хан] посоветовался с эмирами Новрузом, Нурином и Кутлуг-шахом, но они не видели проку в той встрече, да и звездочеты доложили, что день несчастливый. [Газан-хан] послал к Байду Сутая и Тук-Тимура: «Сегодняшний день, по словам звездочетов, несчастливый, да и вечер близок. Завтра поутру друг с другом увидимся». Эмирам Новрузу и Тук-Тимуру он приказал, чтобы они обождали, рано утром поехали бы к Байду, уладили дела о владении и отправили в путь ставки. Вечером, когда во всех жилищах зажгли огни, он благополучно пустился в дорогу и так погонял, что наутро переправился уже через Сефидруд. Находившиеся там военачальники примкнули на служение. [Газан-хан] выступил по дороге на Дих-и Минар и вечером расположился в Зенджане. На другой день из [рибата] Мусаллям он послал к Байду Кур-Тимура: «Мы-де идем в Демавенд, а эмиров Новруза и Тук-Тимура оставили там. Ты должен сдержать свое слово, отправить ставки и жен, а с владением решить по уговору». Оттуда [Газан-хан], пройдя Кунгуруланг, дошел до Кереруда, который монголы называют Турканморен. Там прибыл на служение Кяшхер-бахши и доставил известие от Байду: «Была-де такая надежда, что мы возобновим свидание и в собеседовании немножко попривыкнем друг к другу, но раз царевич уехал, то само собою так лучше. Теперь нам обоим надо держать слово». Государь в сопровождении его [Кяшхер-бахши] послал обратно Ибрахима-шукурчи и известил Байду: «Надобно, чтобы ты поскорее отпустил Новруза, Тук-Тимура и Кур-Тимура, как только они покончат дела».

Оттуда [Газан-хан] направился в Демавенд и там провел то лето, а когда эмиры Новруз, Тук-Тимур и Кур-Тимур возвратились обратно и [оказалось, что] Байду привел недопустимые отговорки на счет устройства дел, владения и отправки хатун и ставок и слова своего не сдержал, то это обстоятельство возбудило негодование государя, и он приказал, чтобы все эмиры с дружинами отправились на пастбища для подкорма лошадей.

Дела же Новруза и прочих сложились так. Когда они прибыли к Байду и попросили дать ярлык на постановленные владения и отправить хатун и ставки, Байду, вследствие возвращения государя, испугался и их задержал. Он выслал вслед за [Газан-ханом] в передовом отряде Кунчук-бала, Доладая и Илчидэя, а сам выступил на другой день. В среду 9 числа месяца раджаба [25 V] они переправились через Сефидруд, а в пятницу 11 раджаба послом приехал Кур-Тимур. Эмиры помаячили в виду Шервияза, вернулись оттуда обратно и соединились с Байду в окрестностях Седжаса. В понедельник 14 числа [30 V] они продвинулись до холма Шервияз и повернули оттуда назад. Байду посовещался с эмирами, как лучше поступить с Новрузом и Тук-Тимуррм. Они в один голос отвечали: «Им-де наносить вреда нельзя». Только Тугел, который жаждал крови Новруза, сказал: «Новруз – прибежище и опора Газана, его должно убить». Но Тогачар и прочие эмиры из родства и дружбы не позволили. Тугел на это обиделся, ушел и отправился в Грузию, где было его стойбище, и не возвращался до события с Байду.

Поскольку Тогачар, вследствие противодействия, которое ему оказывал Тудаджу, возымел отвращение к царству Байду, да еще и Садр-ад-дин из-за того, что ему не выходила должность везира, подстрекал его в этом смысле, он сговорился с Новрузом о поддержке дела Газана. Он научил Новруза, чтобы тот там проявил уступчивость и принял какое-нибудь условие. Затем он наставил и убедил его в том, чтобы он с ними заключил союз и обязался прислать Газана связанного. По этой причине он получил разрешение вернуться обратно и был отличен многочисленными пожалованиями, а сыну его Султан-шаху со стороны Байду была пожалована должность эмира в Иезде и для него выписали берат на Иезд на десять тысяч динаров. Во вторник 15 числа месяца раджаба 694 года [31 V 1295] Новруза, Тук-Тимура и других послов отпустили. На другой день вернулся назад Ильчидэй, ходивший вдогонку за Газаном, и Байду, свернув в сторону, отправился в Сугурлук. В субботу 19 числа месяца раджаба [4 VI] он расположился в большом юрте в Сугурлуке. Аминь.

Рассказ о раскрытии благословенной груди государя ислама Газан-хана светом принятия им и эмирами истинной веры и предания себя богу в присутствии шейх-задэ Садр-ад-дина Хамави из Джувейна, ‛да будет вечно его благоденствие’

Когда господь всевышний и святый в предвечной вечности захочет сотворить раба [своего] счастливым и отличить его всяческой помощью свыше, то в час зачатия его он кладет закваской и влагает в природу и присущие свойства его способность к счастью. И драгоценное слово пророка есть непреложный довод и несомненное доказательство для удостоверения этого смысла и свидетельства этого утверждения: ‛Счастлив тот, кто [наделен] счастьем во чреве матери’. Наставник милости господней добрыми руками пестует его в колыбели воспитания, постепенно возводит на ступени совершенства и с течением времени направляет его к созерцанию сути явлений, чтобы, поразмыслив о внешнем виде и внутреннем содержании, он познал истину и ложность всякой вещи и посредством такого рассуждения и размышления печать его счастья получила бы действенную силу и в стремлении к этому счастию заключалось бы то, что предопределено тайной божественной мудрости и оно [счастье] проявилось бы согласно изречению: ‛И было повеление божие предопределенной судьбою.’

Поскольку по смыслу этого предисловия милость всемогущего и воля предвечного предопределили, чтобы слабость и немощь, которые в смене месяцев и лет и чередовании ночей и дней проложили путь к разным сторонам общины ислама, были исправлены рукою одного из избранников божиих, ведающих верховной властью над странами и городами, они предназначили ангельскую особу Газан-хана для излияния света наставления на путь истинной веры и божественного откровения. Когда [Газан-хан] в начале отрочества своего был при своем великом деде [Абага-хане], тот, склонный к учению бахшиев и уверовавший в их убеждения, препоручил его одному-двум почтенным бахшиям и приказал, чтобы они приложили все старания научить и побудить его перенять правила их учения. Они постоянно состояли при Газан-хане и усердствовали в поощрении его к этому верованию, и он по прозорливости и проницательности ума и рассудка в короткий срок познал суть того учения, усвоил сокровенный и тонкий смысл речей и деяний того сообщества и достиг по этой части такого полного совершенства, что стал великим искусником на поприще бахшиев. Однако в силу божьего благоволения, он взирал на тайны идолопоклонства с проницательной мыслью и верно направленным мнением, размышлял о верах и общинах и по снизошедшему откровению его лучезарное сердце просветилось и озарилось лучами света веры Мухаммеда, ‛да будет над ним мир и молитва божия’. В его благоуханной душе все больше проявлялась склонность к этой общине истины. Укрепляясь и утверждаясь на этом основании, он продолжал этот путь и в этом отношении был тверд и непоколебим.

В Хабушане Хорасанском он из чрезмерного усердия в том учении [бахшиев] построил великолепные кумирни и так исполнял предписания их вероучения, что все бахшии и монахи поражались тому умерщвлению плоти и подвижничеству. Вместе с тем он очень усердствовал в искании тайн истины и в установлении правильного пути до тех пор, пока он не встретился с Байду. Присутствовавшие эмиры заключали договор и условия. Мусульмане клялись на Коране, а монголы на золоте. Тогда Новруз доложил: «Ежели-де государь, прибежище мира, укрепит ислам своей верой в него, то плохого не будет». [Газан-хан] ответил: «Уже несколько времени, как этот помысел у меня на уме». Новруз вдруг извлек совсем бесподобный лощеный лал, упал на колени и сказал: «Хотя карачу [не подобает] такой дерзости давать подарки царевичам, но пусть государь окажет ласку рабу и хранит это как подарок до прибытия раба [своего] на служение». После этого, когда Новруз и другие эмиры возвратились от Байду не сделав дела, государь разгневался и стал размышлять о том, как с ним [Байду] расправиться.

Нохзадэруз снова доложил то дело [о принятии ислама]. Великий шейх Садр-ад-дин Ибрахим ибн Кутб-ал-авлия шейх Са’д-ад-дин Хамави, ‛да возвеличит его господь и освятит его душу’, [тоже] присутствовал и большую часть времени состоял [при государе]. Государь постоянно просил его раскрыть обстоятельства веры в ислам, расспрашивал и обсуждал ее тонкости и сущность и в силу [слов] ‛кого захочет бог поставить на прямой путь, того сердце он откроет для ислама’, сошествие божественного наития в его благословенную грудь придавало силы излучению света [истинной] веры в его сердце, и им овладевала помощь руководительства по верному пути. Он сказал: «Воистину ислам есть вера твердая и ясная и обнимает собою все пользы духовные и мирские. Чудеса посланника [божия], ‛да будет над ним молитва и мир’, весьма восхитительны и искусны и признаки их истинности явны и очевидны на скрижалях времен. Нет сомнения, что непрерывное наблюдение за исполнением заповедей, предписаний веры, богоугодных деяний и прекрасных дел, к которым они призывают, соединяет с богом. Что же касается поклонения идолам, то это чистая неспособность и весьма далеко от разума и знания, а преклонение головы земно пред камнем есть чистое невежество и глупость со стороны трезвого и способного человека, и человеку, обладающему духом и разумом, представляется даже отвратительным при разумном рассмотрении. Конечно, ни один достигший совершенства человек не согласится земно преклониться перед ним [камнем]. По правде, изображению кумира пристало быть порогом двери, через который люди переступают и [который] попирают ногами. Да и согласие всего народа на мусульманство и отвержение идолопоклонства тоже не является пустой выдумкой». Короче говоря, в начале месяца ша’бана лета 694 [II пол. 1295] Газан-хан со всеми эмирами в присутствии шейхзадэ Садр-ад-дина Ибрахима Хамави признал единобожие, и все они стали мусульманами. В том месяце совершали торжества и занимались богослужением. [Газан-хан] обласкал сейидов, имамов и шейхов и щедро одарил их милостыней и подаяниями. По поводу постройки мечетей, медресэ, ханкахов и богоугодных учреждений он ревностно издал постановления. Когда наступил месяц рамазан, он с несколькими имамами и шейхами занялся послушанием и богослужением. Для всех мудрых людей не скрыто, что предание себя богу и вера государя ислама Газан-хана были искренни и чистосердечны и свободны и чисты от грязи притворства и самообожания, ибо при наличии царского величия и могущества и полноты силы власти нельзя было бы представить себе принуждение и обязывание, а при отсутствии необходимости и при чрезмерной ненуждаемости притворство и лицемерие невозможны. ‛Господь помогает’.

Рассказ о походе державных знамен государя ислама Газан-хана на Байду во второй раз и изъявлении покорности его эмирами

После того как Газан-хан признал единобожие, и эмиры, согласно последовав за ним, приняли мусульманство, и они стали заниматься служением богу, от Байду прибыли гонцы, некий Кутлугшах и главный шейх Махмуд, и повели всякие вздорные и дурные речи. Шейх Махмуд, найдя удобный случай, прямодушно доложил Газан-хану слова эмиров, которые находились при Байду, и представил письма каждого из них. В ответ он получил алтун-тамги. На третий день им дали разрешение удалиться. Когда шейх Махмуд вернулся обратно и доставил алтун-тамги тем людям, они сразу от души пожелали победы государю ислама и искренне стали с ним заодно. Поскольку Садр-ад-дин Зенджани не мог извлечь пользы из царствования Байду, вследствие того, что должность везира отдали Джемал-ад-дину Дестджердани, он стал толкать Тогачара на путь непослушания и противления. Козней его опасались, [а потому] сделав ему значительные пожалования и дав [ему] ярлык и пайзу, его назначили на управление Румскими владениями. Когда он тронулся в путь, то из области Хаштруд отправил свой лагерь и приверженцев в Тебриз с эмиром Яглаку, который следовал в его сообществе, а сам налегке под предлогом того, что хочет [попросить] взаймы денег, направился в Серав. Этой дорогой он пошел в Гилян. Из Сугурлука, во время следования в Рум, он отправил в Казвин к своему брату Кутб-ад-дину с объявлением этого замысла Менгли, который был его старым слугою и поверенным его тайн. Он [Кутб-ад-дин] тоже под каким-то предлогом, выйдя из города, направился в Гилян и примкнул к брату. Вместе они отправились на служение к государю ислама Газан-хану и в Фирузкухе удостоились лобызания праха перед его высочеством. В присутствии эмира Новруза, который совсем недавно прибыл из Хорасана, они ввернули приятные слова от лица Тогачара. Поскольку Новруз привел в порядок и готовность войска, вышел указ, чтобы все войска собрались вместе. Обстоятельства эти произошли в месяце шаввале. Так как Байду боялся и не знал, что делать, он еще раз подослал Кутлугшаха с обманными речами. Государь ислама из чрезмерной проницательности понял, что тут не без козней и коварства. Он приказал раздеть его догола и ударами палок и дубинок разузнал от него картину обстоятельств. Он [Кутлугшах] досконально рассказал о всех делах Байду, его эмиров, его войска и их замыслах и сказал: «Меня-де послали разведать, пойдете ли вы в ту сторону или нет». Тогда вышел указ, чтобы его, заковав, заточили в крепости Устунабенд [на реке] Хаблеруд. В пятницу, в середине месяца шавваля, державные знамена благополучно направились в Рей. В передовом отряде тронулись в поход эмиры Новруз и Кутлугшах. Новруз, как было в его обычае, распускал молву о многочисленности войска. Когда государь ислама дошел до Хаблеруда, эмир Чобан и Курумиши-гурген сын Алинака, бежав от Байду, удостоились чести явиться служить [государю]. Государю ислама их прибытие пришлось весьма по душе, он счел его за счастливое предзнаменование, пожаловал их и одарил их кафтанами, шапками и поясами с драгоценным набором. Выступив оттуда, [Газан-хан] расположился у реки Кухэ и простоял [там] несколько дней. Эмиры Чобан и Курумиши доложили: «Ежели-де государь ислама нас пожалует, то мы поусердствуем и присоединимся в передовом отряде к старшим эмирам Новрузу и Кутлугшаху». Государь позволил им, и они примкнули к эмирам. Затем государь ислама Газан-хан оставил там Булуган-хатун, хорасанку, и тронулся вслед за эмирами. Когда он дошел до Акходжи [близ] Казвина, от Новруза прибыл Арга-битикчи брат Бугдая-ахтачи, и показал, что эмиры Тогачар и Бугдай, отделившись от Байду, пристали к Новрузу с намерением служить государю ислама. Оттуда государь двинулся по дороге на Седжас, а с той стороны на служение к [государю] явились царевич Харбандэ и царевич Ильдар. Когда [Газан-хан] пришел в Бехистан на берегу Сефидруда, на служение прибыли эмиры Доладай-эюдэчи и Ильтимур сын Хандукура с несколькими другими. Выступив оттуда [Газан-хан] остановился в Юзагаче и стал дожидаться эмиров Новруза и Кутлугшаха, которые ушли по следам Байду и Тугела в сторону Нахчувана и Аракса. После этого [Газан-хан] прибыл в Уджан. От Новруза и Кутлугшаха приехал эмир Баянджар [с вестью]: «Схватив Байду, его доставили из пределов Нахчувана в Тебриз, а он говорит, что у меня-де есть к государю одно-два слова. Каков будет указ?». Государь по своей прозорливости понял, что у него дельных слов нет, а что он ищет [только] предлога. [Поэтому] вышел указ, чтобы его не доставляли к его высочеству, а там же и прикончили бы его дело. Байду вывезли из Тебриза и, прибыв в Баг-и Нейкеш, там же прикончили его дело в среду 23 числа месяца зи-л-ка’дэ 694 года [4 X 1295]. Пришло в действие постановление указа о том, чтобы в стольном городе Тебризе, Багдаде и других городах ислама разрушили все храмы бахшиев, кумирни, церкви и синагоги. За эту великую победу мусульмане в благодарность [богу] выполнили полагающиеся действа, потому что всевышний господь людей [мусульманской общины] предшествующих времен не доводил до [исполнения их] заветного желания. После этого государь ислама двинулся в столицу Тебриз, и Садр-ад-дин Зенджани, который для устройства разных дел раньше отправился в этот город, выехал навстречу до … Он хотел показать свой сан народу, проявлял дерзость и докладывал [государю], сидя верхом на лошади. Эмир Мулай, который в тот день нес охранную службу, стоял при нем [государе] телохранителем, два раза говорил ему: «Такой способ – не твой путь, не делай дерзости». Садр-ад-дин не обращал на это внимания. Мулай несколько раз ударил его по голове плетью и прогнал. По этой причине и по некоторым другим причинам, дело Садр-ад-дина испортилось. Государь ислама в среду 23 числа месяца зи-л-ка’дэ [4 Х] со всем возможным величием расположился в виду Тебриза, в благословенном дворце в [местности] Шам. Илчидэя-кошчи согласно указу, не допросив, казнили, и то, что принадлежало ему [Газан-хан] отдал Булуган[-хатун], хорасанке. После этого прибыли Новруз и Кутлугшах, приехали из Сугурлука Булуган-хатун и другие жены и пировали в Кушк-и Адилийе. Допросили Кунчукбала и Чечека. Кунчукбала в отмщение за кровь Акбукая казнили. Оттуда [Газан-хан] двинулся в Каратепе. Чечека били палками, а Тудаджу освободили. Эмира Нурина послали с войском в Хорасан и Мазандеран. [Газан-хан] снова возвратился в Тебриз, и кликнули клич, чтобы все соблюдали свой путь, друг друга не обижали, не раздували смуты и беспорядка и без берата с алтун-тамгой ни одной душе не давали бы и данека денег. Мир и миряне благодатью справедливости государя ислама и преуспеянием его правосудия обрели строй и порядок и полный покой. Дальние и ближние, турки и тазики стали возносить молитвы за изо дня в день растущее счастье и в благодарность за такое огромное божеское благодеяние подали безмерную милостыню. Из-за завесы потустороннего мира вестник счастья подал голос:

Стихи

Царство мира некоторое время оставалось без государя и вождя,

Теперь пришел в него [мир] прекрасный и вполне подходящий государь.

Из Тебриза [Газан-хан] послал эмира Мулая на должность эмира в Диярбекр и в Диярраби’а, а Новрузу оказал полную ласку. Вышел указ: «Да будет ему пожалована должность везира всего улуса. Теперь пусть он пребывает в Тебризе и, наладив важные дела и выгоды народа, вслед [за нами] приедет в Арран». В понедельник 6 числа месяца зи-л-хиджджэ лета 694 [17 X 1296] державные знамена двинулись из столицы Тебриза в Арран для зимовки. В Тебризской же области он сочетался браком с Булуган-хатун по мусульманскому закону, хотя она и была супругою его отца Аргун-хана. Однако, поскольку они сошлись вопреки [мусульманской] вере, то хатун-мусульманка по закону шариата подходила для этого брака, и он [Газан-хан] счастливо и радостно сыграл с нею свадьбу и, как установлено и в обычае, они устроили пиршества и торжества. После этого, выехав по дороге на Ахар и Бишкин, отправились в Муган и расположились в пределах Абубекрабада, в местности Пул-и Хусров. Через две недели прибыл на служение Новруз. Все хатуны, царевичи, эмиры, столпы державы и придворные вельможи собрались в Карабаге Арранском и без притворства и лицемерия согласились на царство государя ислама и дали в том обязательство. Для благословенного восшествия на престол выбрали воскресенье 23 числа месяца зи-л-хиджджэ лета 694 [3 XI 1295], соответствующего 23 числу тукузунч-месяца года овцы, и под счастливой звездою государя ислама посадили на ханский престол. Все хатуны, царевичи и эмиры, каждый на своем месте, преклонили колени, поднесли чашу и поздравили мир с державным восшествием его на престол и сказали:

Смотри, будь на страже самого себя, ибо душа [целого] мира

Связана с той одной дорогой душой, которую ты имеешь.

(пер. Л. К. Арендса)

Текст воспроизведен по изданию: Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Том 3. М. -Л. АН СССР. 1946